Но первое сражение закончилось неудачно для русских. Сначала бешеного натиска кавалерии не выдержал Иван Пушкин, затем обратился в бегство Степан Исленьев; на поле брани остался лишь Пожарский с 600 воинами – огородившись телегами, князь ждал, пока не угаснет боевой пыл врага. Наконец Лисовский оставил в покое укрепленный лагерь русских и продолжил путь. В течение суток к Пожарскому вернулись разбежавшиеся воеводы; количество войска позволяло вступить в схватку с врагом, но… разве можно догнать молнию?

Лисовский, как пишет С. М. Соловьев, «сжег Белев; потом приступил было к Лихвину, но потерпел здесь неудачу и стал в Перемышле, откуда воевода со всеми ратными людьми выбежал в Калугу. Пожарский остановился в Лихвине; здесь, подкрепив себя казанскою ратью, погнался опять за Лисовским; тот начал по‐прежнему отступать, выжег Перемышль и пустился наспех между Вязьмою и Можайском; Пожарский отрядил против него воевод, но сам, истомленный невероятно быстрою погонею за самым неутомимым из наездников, слег от тяжкой болезни и отвезен был в Калугу». Ржев, Кашин и Углич захлопнули ворота перед этими воскресшими призраками недавней Смуты. «После этого Лисовский уже не приступал более к городам, но пробирался, как тень, между ними, опустошая все на пути: прокрался между Ярославлем и Костромою к суздальским местам, потом между Владимиром и Муромом, между Коломною и Переяславлем Рязанским, между Тулою и Серпуховом до Алексина. Несколько воевод было отпущено в погоню за Лисовским, но они бесплодно кружили из одного места в другое; только в Алексинском уезде сошелся с ним раз князь Куракин, но не мог причинить ему большого вреда и перехватить путь в Литву, куда явился наконец Лисовский после своего изумительного в военных летописях круга и надолго памятного в Московском государстве». Так кратко описывает русский историк гигантскую петлю на необъятной территории, очерченную польскими саблями. Целый год бродил по Московии неуловимый полковник.

Лисовский умер вскоре после возвращения из похода – в октябре 1616 года – в возрасте 36 лет. Полтора десятка лет он находился в самом пекле, но почил своей смертью – упал с коня во время смотра войска и больше не поднялся. Есть версия об отравлении, возможно, не выдержало сердце, может быть, сказались многочисленные раны – ведь полковник никогда не прятался за спины своих воинов. «Как сам Лисовский бросался на все опасности, так приучил и своих солдат, и, как бы обрекши уже их на верную смерть, обыкновенно называл военным термином “погибшие”», – рассказывает Станислав Кобержицкий.

Со смертью командира полк не распался. Воины Лисовского стали особым родом войска. Они по-прежнему жили за счет военной добычи, не получая жалованья из казны. Благодаря своей исключительной боеспособности они в качестве наемников участвовали во многих европейских битвах и многие народы повергали в ужас своей жестокостью.

Рейд Лисовского в немалой степени спровоцировал Речь Посполитую на новую войну с Россией. Очень уж лихо управлялся полковник с царскими воеводами; казалось, еще немного усилий и войска – и Москва вновь окажется в польских руках. Повод для масштабной войны имелся весомый: в грамоте, посланной в Москву, было сказано, что «великий князь Владислав идет на царство, на которое избрал его добровольно русский народ и в верности принес присягу». Таким образом, спустя почти восемь лет Владислав предъявил свои права.

Все тех же лиц мы видим у истоков очередного похода на Москву. Канцлер Лев Сапега потратил на сбор войска свои средства и вошел в долги; он также настоял, чтобы в Великом княжестве Литовском была введена новая подать для похода Владислава. Большинство сенаторов желало видеть во главе войска 70‐летнего гетмана Станислава Жолкевского, но тот отказался под предлогом возможной войны с турками. Вместо него был избран гетман литовский Карл Ходкевич, которому, как замечает С. М. Соловьев, «также была знакома дорога в Москву и из Москвы».

Поход развивался неторопливо. В апреле 1617 года двадцатидвухлетний Владислав выступил из Варшавы, но лишь в конце сентября он оставил Смоленск и вошел на сопредельную территорию. В это время Ходкевич осаждал Дорогобуж; русские воеводы, прослышав о прибытии королевича, сдали город. Капитуляцию принимал канцлер Лев Сапега. От имени королевича он объявил, «что милостивейший князь дарит им жизнь, и прощает их безмерное преступление (!!!); теперь их обязанность заслужить милость великого князя повиновением и постоянною верностью». Все пленные были отпущены на свободу, а воеводе Федору Семенову и двумстам дворянам, отправлявшимся в Москву, было выдано по два венгерских червонца.

Королевич собирался устроиться в Дорогобуже на зимние квартиры, но епископ Липский и канцлер Сапега посоветовали ему немедленно вести войска к Вязьме. Слух о том, что воеводы с войском оставили Вязьму и бежали к Москве, окончательно решил вопрос в пользу продолжения похода.

Затем пришло известие, что почти не имеет гарнизона Можайск, а его жители хотят сдаться Владиславу. «И так судьба открывала королевичу путь на царство; оставалось только действовать с быстротою, которая, подобно бурному потоку, отторгла бы от устрашенного неприятеля города и крепости», – пишет биограф Владислава. И тут заявила о себе извечная головная боль правителей Речи Посполитой: взбунтовалось войско, потребовало жалованья и хорошего продовольствия; кроме того, оно не желало воевать зимой. Шляхта желала воевать с максимальным комфортом.

Осенью и зимой неутомимо сражались только воины Александра Лисовского; им не нужно было продовольствие, а жалованье они привыкли не получать, а брать саблей. После смерти Лисовского ими командовал его ученик и соратник Станислав Чаплинский. Оставляя после себя пустыню, бесшабашный полк взял Мещовск и истребил всех его жителей. Затем пал Козельск. А вот Калугу, которую защищал знаменитый князь Дмитрий Пожарский, поляки взять не смогли. Но этот партизанский, по сути дела, поход не мог решить исход войны.

Тем временем сейм Речи Посполитой «определил сбор денег для продолжения войны, но немного и с условием, чтоб война непременно была окончена в один год» (С. М. Соловьев). Однако пообещать – еще не значит дать. Когда Лев Сапега с каменецким епископом вернулись к войску после сейма, то застали его в ужасном состоянии:

«Слух и зрение их поразила ужасная бедность войска от неуплаты жалованья: кавалеристы не имели ни лошадей, ни прислуги, ни оружия, ни амуниции; одни умерли с голоду, другие, по бедности, не имели даже необходимой одежды и роптали, что уже в продолжение двадцати дней у них не было во рту ни крохи хлеба. Особенно немецкая пехота, со дня на день приходя в худшее положение, расстраивалась, и люди везде падали от голоду». Несколько сотен литовской конницы отказались служить, потому что прошел трехмесячный срок, назначенный для уплаты жалованья. Владиславу пришлось лично умолять их продолжить службу. Побеждала королевича не армия московитов, а жадность собственных магнатов. Еще немного, и все войско бы разбежалось.

Спас положение малороссийский атаман Петр Конашевич-Сагайдачный, приведший 20 тысяч малороссийских казаков. На радостях Владислав выслал атаману подарки, знамя, литавры и гетманскую булаву.

Собственно, война продолжалась благодаря стараниям Льва Сапеги. «При сем я должен сказать, – открывает тайну появления запорожцев Кобержицкий, – что присоединением казаков обязаны канцлеру Великого княжества Литовского Льву Сапеге: едучи на сейм, он из Орши послал к казацким старшинам убедительнейшую просьбу как можно скорее подать помощь королевичу в войне с русскими. Посланный донес Сапеге в Слониме, что казаки готовы исполнить его желание и только ожидают позволения короля. Сапега отправил и разрешение, и выпрошенные им на сейме двадцать тысяч злотых, чтоб заохотить казаков».