Однако Василий, в сотый раз наступая на те же грабли, опять понадеялся – вдруг пронесет? Обойдет стороной? Вдруг с банкой пива придет желание общаться, шутить, слушать пусть глупые, но в чем-то милые девичьи откровения? Он с отчаянной надеждой повернулся к дивану и как бы невзначай кашлянул.

Над подушкой поднялась белокурая голова. Почти не растрепанные волосы, косметика почти не смазалась. Случались и более страшные видения при пробуждении. Но Василий с одного взгляда понял: нет. Опять не с той. Точнее, не с теми. И от этого наверняка будет вдвойне плохо.

– Прифе-е-е-ет… – томно протянула блондинка и восхитительно улыбнулась.

– Да. Доброе утро. День, – автоматически ответил Василий. Он знал, что придется еще говорить. Возможно, долго. Или даже улыбаться. Но делать это будет очень тяжело. А потому очень хотелось, чтобы все это поскорее закончилось, и девушки ушли. Но что будет после того, как за ними закроется дверь? Василий знал – будет очень… очень нехорошо. А потому где-то в глубине души хотелось, чтобы они остались.

– Какой ты… фантазер! – улыбнулась девушка и хихикнула. Она села на кровати и сладко потянулась. Василий тупо посмотрел на округлую грудь, загорелую кожу. Но ничего не почувствовал. Блондинка встала, нисколько не стесняясь, а даже наоборот, гордясь своей наготой, медленно, по-кошачьи, подошла к Василию. Она чмокнула его в щеку, засмеялась неизвестно чему, и пошла в ванную. Отличная фигура. Но девушка была чужой. Совсем чужой.

Над диваном поднялось еще одна голова – в рыжих кудряшках.

– Иди ко мне, заяц! – заговорщицки шепнула вторая гостья. Василий отрицательно помотал головой. Девушка обиженно надула губы.

– Выдохся? А я ночью подумала, что у тебя вечный двигатель.

Василий сел в кресло, открыл банку пива. Он смотрел как девушки, не торопясь, разыскивают по углам детали своего гардероба, над чем-то хихикают.

«Почему я смотрю на это? Почему я вообще должен это видеть? – думал он с подступившим отчаянием. – Где те времена, когда мне казалось, что девушки прилетают на Землю из другого волшебного мира? Ведь совсем недавно я не считал себя достойным даже читать им свои стихи. Я заикался и краснел, когда пытался ответить на самые простые их вопросы».

– Видела, как Людка растолстела?! – слышал Василий словно издалека серебристый голос блондинки. – Ляжки, как у беговой коняжки!

«Бог мой! – внутренне стонал Василий. – Я не хочу! Слышите? Не хочу видеть, слышать, знать изнанку вашего женского волшебства! Наверное, поэтому я никогда не женюсь! Девушка должна быть похожа на…»

Перед глазами Василия вдруг появился образ. Легкий, невесомый, почти прозрачный. Немного печальные, но умные, все понимающие глаза. Немигающие огни свечей, вязаная тонкими кружевами шаль, старинное кресло-качалка. Остановившееся время, которое дарит свободу от суеты, от неизвестности, спрятанной в завтрашнем дне. Ощущение покоя и вечности.

«Стоп! – осекся Василий. – Этого еще не хватало – влюбиться в покойницу…»

– Заяц! – прозвучал обиженный голос. – Ты чего, нас даже не поцелуешь на прощанье?!

Василий автоматически подошел к двери и в полутьме приложился куда-то наугад – сначала к щеке, потом к губам. Во рту появился неприятный привкус косметики.

– Бай-бай! Увидимся. Звони!

– Да-да… – бормотал Василий, непроизвольно утирая рот от помады и про себя продолжая фразу: – «Но не в этой жизни!»

Когда закрылась дверь, он оглядел номер. Тишина давила, обступала, душила. На глаза попалась почти полная бутылка.

– Мартини? – произнес Василий вслух. От звуков человеческого голоса, пусть даже своего собственного, тишина немного отступала. – Ненавижу мартини! Ну да черт с ним. Пойдет и так!

Он налил сразу полный граненый гостиничный стакан и выпил. Поморщился, крякнул. Закрыл окно, чтоб не слышать крики галок. С внутренним усилием замурлыкал что-то веселое и даже сделал несколько незамысловатых танцевальных па.

– Итак, пациент, у вас проблемы и вы хотите об этом поговорить? На что жалуемся? – поинтересовался он вкрадчивым голосом. И тут же, скроив дегенеративную физиономию, простонал голосом умирающего:

– Да! Мы жалуемся… На все!

– Что же вы, батенька, так пессимистично? Давайте-ка посмотрим, что тут у нас? О! Да у нас тут действительно полный набор. Вывихи мышления, сопли в головном мозгу, атрофия совести и хрипы в печени… Вам, пожалуй, поможет шлёпо-попо-терапия! – заявил он строго и тут же сам себе жалобно ответил:

– Доктор! А, может, менее радикальные средства?

– Нет! Решительно надоели эти больные, которые лучше меня знают, как им лечится! Снимайте штаны!

Василий тяжело вздохнул, приспустил оранжевые шорты и с размаху несколько раз огрел себя ладонью по ягодице.

– Нет, доктор! – печально прохрипел он. – Не легчает. А в детстве здорово помогало…

– Что же, батенька. У нас не остается выбора. Жесткая алкогольная диета. И чтоб от предписаний не отступать ни на шаг, слышите?

– Спасибо, доктор! – благодарно простонал Василий и из горлышка допил оставшееся в бутылке.

На душе стало не то, чтобы веселее. Но иглы чего-то, похожего на стыд, коловшие изнутри, немного притупились. Он обошел свой номер, старательно заглядывая в шкафы, за шторы, под диван. Если на пути попадались какая-либо тара с остатками разносортного спиртного, он вдумчиво сливал их по капле в граненый стакан. Обыск закончился около зеркала в прихожей. Василий скорчил зеркалу жалобную рожу и проканючил:

– Не-е-ет! Не хочу-у-у!

Тут же он сурово сдвинул брови и потребовал:

– Надо! Я вам что прописал, больной?!

Он выдохнул и залпом принял свое странное лекарство. Немного поморщившись, встряхнул головой и назидательно кивнул своему отражению:

– Так-то!

Отражение в ответ показало ему язык. Василий удивленно поднял брови. Зеркало тут же передразнило. Он скроил самую строгую физиономию и шикнул на зеркало:

– Брысь!

Но отражение, похоже, было настроено не менее решительно.

– Что же! – обиженно дернул головой Раздайбедин. – Тогда уйду я!

Он еще раз холодно взглянул на небритого человека в желтых очках и сообщил ему подчеркнуто вежливо:

– Если вас посылают на все четыре стороны, идите на юг – там теплее!

Он решительно поправил очки и шагнул к двери. От принятого лекарства мысли все больше путались, но от этого странным образом приходили в порядок. Сознание Раздайбедина начало жить своей, отдельной от тела, жизнью. Если тело запинаясь, перевалило через порог комнаты, то сознание давно уже было далеко от гостиничного коридора. Оно путешествовало во времени и пространстве. Если пальцы Василия, плохо слушаясь владельца, с трудом смогли попасть ключом в замочную скважину, то сознание легко попадало на выбор в далекое прошлое или необозримое будущее, абсолютно повинуясь воле хозяина.