попробовал непривычное на вкус слово Пёшель. — Давно я его не слышал. Мне бы чего попроще. Говорите, босс, всё как есть.

— Хорошо, — согласился, натянуто улыбнувшись Хоффман. — Скажу так: если тебя не ценят, то ищи того, кто назовёт твою настоящую цену. А мы с тобой стоим дорого. Мне, да и тебе давно пора занять своё место под солнцем — то, которого мы заслуживаем. Скоро сюда хлынут жаждущие славы и денег, те, кому за океаном не нашлось места и у кого пригорает в заду. Эта орда сметёт нас и затопчет, и никто не вспомнит, что именно мы заложили им фундамент.

— Ничего не понял, босс. Просто скажите, что я должен делать.

— Найдёшь Фегелейна и скажешь ему, что я готов обсудить его предложение. Но слов мне мало. Пусть подготовит договор, чтобы я мог иметь щит и не дать им меня провести. На договоре, в знак того, что эта бумага чего-то стоит, обязательно должна стоять подпись того, а кого — он знает сам. Эту подпись знают все, так что пусть и не думает хитрить.

Задумавшись, Пёшель изогнул дугой лоб и вдруг дал понять Хоффману, что давно в курсе всей подковёрной возни.

— Будем работать на фюрера?

Не ожидавший этого Хоффман подавился застрявшим в горле воздухом, а когда прокашлялся, удивлённо заметил:

— Я тебя недооценивал. Нет, Пёшель, не работать на него. Мы с ним будем равноценными партнёрами. Хватит для других таскать из огня каштаны — я добьюсь от Гитлера равных условий. Уверен, в его положении он пойдёт на всё. И не называй его фюрером — все наши боги остались там, за океаном. Я помогу Гитлеру смести Мюллера, ещё помогу найти золото, но взамен потребую половину и власть над оставшейся от группенфюрера гестаповской сетью. Когда из Европы хлынет голодная орда, она должна подчиняться нам. А мы должны быть готовы, сильны и способны чётко дать понять, что примем их только на условиях полного подчинения.

— Подмять гестапо? — неуверенно произнёс Пёшель. — Гестапо — всё ещё могучая организация с собственными жёсткими порядками. Даже если Мюллера не станет, они выдвинут кого-нибудь из своих. К примеру, Эйхмана. Я слышал, он уже на пути в Аргентину. По популярности Эйхман второй после группенфюрера.

— Служат тому, кто платит. Даже эсэсовцы. Да и мы с тобой, разве не одной с ними крови?

— Да, — согласился Пёшель, — одной. Я знаю, где найти Фегелейна. Уже сегодня я передам ему каждое ваше слово.

— Сделай это, Пёшель. Мюллер пригласил меня на завтрашний ужин в «Креольского коня». Странно… раньше такого не бывало.

— Босс, это превосходный ресторан!

— Мюллер любит все свои пакости упаковывать в красивую обёртку. Как бы не получилось так и в этот раз. До встречи с Мюллером мне нужен ответ Фегелейна, чтобы я мог знать, как мне вести себя с группенфюрером и прибившемся к нему стадом. Мне нужны козыри.

— Можете не сомневаться, босс, я всё исполню в лучшем виде! — Пёшель резко вывернул руль и остановился у дома с кованой, оплетённой плющом оградой. — Приехали, господин оберштурмбаннфюрер, хорошего вам дня. Поверьте, вы не пожалеете, что доверились мне. Надеюсь, и вы не останетесь в долгу.

В ответ Хоффман молча кивнул, вышел и направился к своему дому. Увы, но даже за его стенами он уже не ощущал спокойствия. А пожелание хорошего дня после того, с чего день начался, прозвучало как издёвка.

Они стояли на небольшой возвышенности, всего лишь на уровне покрытых красной пылью крыш, но выше в Мар-дель-Плата ничего и не было, и глядели на раскинувшийся как на ладони порт. В общей сложности два причала — первый небольшой с деревянным настилом и с почерневшими деревянными поручнями, до которого за оградой было не более полусотни шагов, и второй, вдалеке, с иглами портовых кранов и бетонными швартовочными тумбами. Оба причала были пусты, и Клим, кивнув на ближний, спросил:

— Наш придёт сюда?

— Нет, мой мальчик. От этого отходят корабли, которым идти не дальше берегов Америки. Океанские пароходы, — Сергей Ильич указал тростью на дальний причал, — уходят оттуда.

— Никак не могу поверить, что уже сегодня ночью… — взволнованно вздохнула Ольга Павловна, так и не решившись закончить фразу вслух.

За неё закончил Сергей Ильич:

— Пароход придёт ночью, а уже на рассвете мы покинем Аргентину.

— Серж, всё это так внезапно… так фантастично… мне кажется, что я сплю.

— Нет, Оленька, сейчас я пойду в управление, улажу кое-какие вопросы и добуду для нас три билета. Три билета домой.

— А вдруг не окажется мест? Вдруг все каюты будут заняты?

— Ольга Павловна, — игриво парировал Сергей Ильич, — не забывайте кто я! Без моей подписи пароход не покинет этот порт. Я знаю, что на нём плывёт в Европу какая-то китобойная делегация, но неужели вы, Ольга Павловна, сомневаетесь, что я не сумею их подвинуть? Чудесное океанское путешествие и отдельную каюту на самой верхней палубе, с прекрасным видом на бесконечный горизонт я вам обещаю!

— Серж, но как ты объяснишь своё увольнение?

— Никак. Сеньору Барилоче незачем расстраиваться раньше времени. Придётся сказать, что билеты нужны моим знакомым.

— Серж, неужели ты позволишь себе соврать?

— Вовсе нет! Разве вы с Климом для меня незнакомцы? Или я сам незнаком себе? Никакого обмана, всего лишь — невинная игра слов. Испанский язык такое позволяет. Завтра утром, когда Барилоче приедет на работу, я уже вычеркну его из памяти. А сейчас, простите, я должен идти. Клим, вверяю Ольгу Павловну в твои руки, встретимся ближе к полудню.

— Да, да! — спохватилась Ольга Павловна. — Нам тоже столько ещё предстоит сделать. Климушка, начнём, пожалуй, с рынка. Затем мне нужно забежать к портнихе, не забыть о пекарне, потом заглянуть к сеньорите Лаваль. Она моя хорошая знакомая, и уже потом прекрасный парикмахер. Ещё столько дел, столько дел, а я так волнуюсь!

Посмотрев на Ольгу Павловну, Клим не удержался от улыбки. В ней удивительным образом уживались две противоречивые личности: стройная благородная дама в шляпке с замысловатыми узлами ярких лент, для которой появиться в обществе без головного убора было поступком крайне неприемлемым, и суетливая хозяйка, переживающая, что не дай бог к ужину на её столе не окажется свежего молока.

— Климушка, не отставай! — прикрикнула Ольга Павловна, направившись вдоль улицы скорым шагом, так не увязывающимся с её строгим платьем.

Узкая, мощёная булыжником дорога вела от порта в центр города, и это чувствовалось по увеличивающемуся людскому потоку. Клим шёл вдоль убогих рыбацких лачуг и не мог понять — где то серебро, которое должно обогатить этих