невероятнее другого. Рисовали на столе карту с полушариями материков, чертили линии, складывали столбики цифр и до хрипоты спорили. В небе уже светила полуночная луна, а споры не прекращались. Закончились они лишь к утру. Взглянув на поднимающееся над холмами солнце, Сергей Ильич безмятежно потянулся:

— Никогда не задумывался, что оно всегда встаёт на востоке. Сначала солнце светит там, и только потом уже здесь, — лишь то, что от него осталось.

— А я вдруг поняла, — вторила Ольга Павловна, — что все эти годы спала, а теперь в моей жизни появился смысл.

Прокричал проснувшийся попугай, и Клим подумал: «Как же далеко тебе до величавого звонкоголосого русского петуха!»

Тон Мюллера был нейтральным, и Хоффман после того, что случилось, счёл это за подарок судьбы. Он подобострастно поедал группенфюрера СС глазами, что называется, пожирал без хлеба и соли, с пиджаком и ботинками, но чувствовал, что это уже бесполезно. На лице Мюллера застыло холодное безразличие.

— Знаете, Вольф, — Мюллер равнодушно отвернулся к окну, и у Хоффмана засосало под ложечкой, — случается, вступишь в дерьмо — и, как ни странно, это послужит началом головокружительной карьеры. Но это не о вас. Вы жестоко облажались, Хоффман. Непростительно облажались. Вас бы следовало показательно расстрелять в назидание другим. А ведь я всегда шёл вам навстречу. Доверял, приблизил, помог бежать от красных. Вам мешал Кабрера — я его убрал. Но вы неблагодарны, Вольф. Неблагодарная, посредственная серость. Увы, это всё о вас.

В ответ из горла Хоффмана не вырвалось ни звука — голосовые связки подвели. Он понимал, что угроза расстрела — всего лишь пустой звук, изощрённый способ унизить, однако, и на рядовую взбучку это уже не тянуло. Хоффман покраснел и, прекратив дышать, с трудом проглотил застрявший в горле ком.

— Я считал вас старой опытной крысой, но вы оказались некомпетентным неудачником. С такими, как вы, находиться рядом опасно — невезение заразно. Но я не стану вас наказывать. Хотя ещё несколько дней назад так бы и сделал. На вашу удачу, из Европы прилетела одна интересная новость.

Не отрывая взгляд от панорамы за окном, Мюллер надолго замолчал, и Хоффман несмело решился подать голос:

— Простите, не могли бы вы уточнить?

— Уточняю! — встрепенулся Мюллер. — Несмотря на гонения, в Европе осталось много нам сочувствующих. Желающих помочь как словом, так и делом. В то время, когда повсюду на преданных солдат рейха началась травля, есть ещё такие, кто готов протянуть нам руку помощи. Эти люди сплотились в тайную организацию «ODECCA» и через Красный крест и Ватикан хотят наладить переправу в Аргентину готовых продолжать борьбу наших с вами товарищей. В основном это руководители и лидеры СС, которым в Европе грозит виселица. Вы, Хоффман, займётесь налаживанием этой сети.

Неожиданно Мюллер улыбнулся и, заложив руки за спину, качнулся с каблука на носок:

— Уверен, сюда прибудут специалисты куда профессиональней вас. Что поделать, но после гибели Бормана бремя великой цели теперь легло на мои плечи. А когда идёшь вверх, в небеса, к великой цели, — нуждаешься в ступенях. Ступенях из надёжных и преданных спин. А ваша спина, Хоффман, увы, ослабла, прогнила, обветшала и не отличается надёжностью. Хотя бы с этой задачей справитесь?

— Господин группенфюрер, а как же золото партии? — опешил Хоффман, пропустив мимо ушей сомнение в своей надёжности.

— Впредь это словосочетание для вас под запретом. Золотом партии займутся другие. Отныне ваша задача — налаживание крысиных троп.

— Но я его почти нашёл! Дайте ещё шанс, и я вам его добуду. Принесу на золотом блюде!

Хоффман знал, что лжёт, однако не испытывал угрызений совести. Хуже другое — он понимал: Мюллер тоже чувствует его ложь.

— Займитесь помощью нашим товарищам. Надеюсь, хотя бы в этом направлении вы преуспеете. И ещё — завтра к вечеру я жду вас снова. В ресторане «Креольский конь» заказан ужин, и вы в списках приглашённых. Будет много наших товарищей — тех, кто уже сумел перебраться через океан. Познакомитесь с теми, с кем вам придётся действовать бок о бок, введёте их в курс местных дел. Так что забудьте о золоте и настраивайтесь на новую работу.

Хоффман покидал резиденцию Мюллера хмурый, как тёмные грозовые тучи. Ему ясно дали понять, что больше в его услугах не нуждаются, и, по всей видимости, задвигают на задний план. Отстраняют от дела, за которое он едва не поплатился жизнью. Поручили нянчиться с недобитыми эсэсовцами, о которых почему-то никто не вспоминал, когда сам бежал в Южную Америку, и которые вдруг стали востребованы больше, чем он — опытная ищейка Хоффман. Мюллер так и сказал, что ждёт из Европы ему замену. Ему, Хоффману! Человеку, которому Мюллер как никто обязан комфортным пребыванием на неприветливой аргентинской земле. И не только Мюллер у него в должниках. А эта унизительная пустая угроза: расстрелял бы, да подожду!.. Как пинок выброшенной собаке, ненужному отработанному материалу! Однако удручало и не покидающее тревожное чувство, что его раскусили. Мюллер догадывается, но ещё не уверен, и, по всей видимости, будет проверять. Пока группенфюреру даже смешно представить, что Хоффман может составить ему конкуренцию во власти. Но это — пока. Однако, коль скоро не стало Бормана, право на трон может предъявить каждый достойный. Таков закон стаи. Любой, кто чувствует в себе силы, и главное — может платить. И снова мысли Хоффмана скатились к золоту. Если бы он его нашёл, то сейчас говорил бы с Мюллером по-другому. Уже он, Хоффман, диктовал бы условия и правила игры.

Сидевший за рулём Пёшель молча выехал из ворот, а когда погнал по дороге, несмело спросил:

— Всё так плохо, босс?

— Что? — оторвался от унылого пейзажа за окном Хоффман.

Старые, местами обрушившиеся строения потянулись длинной унылой чередой. Всё казалось плоским, серым, фальшивым — картон декораций. Краски выцвели, выгорели, обсыпались — меткая картина его настроения.

— На вас нет лица.

— Пёшель, неужели мы этого заслуживаем?

— Я понимаю, босс. Никто никому не верит.

— По существу, ты прав, пусть обидно, но так и должно быть — не верь никому. Не нами придумано, не нам и менять.

— Мне вы можете доверять.

Хоффман посмотрел на Пёшеля внимательным оценивающим взглядом и неожиданно для себя решился:

— Даже если придётся пойти против того, кому до этого служил?

— Если это не касается вас, то да.

— А если это касается Мюллера?

— Группенфюрера? — нервно сжал баранку Пёшель. — Я его видел всего пару раз, а вас знаю давно, так что можете на меня рассчитывать. Надеюсь, игра того стоит?

— Стоит. Хотя бы ради восстановления справедливости.

— Справедливость… —