По просьбе Данте Коломба разрезала ткань его палатки складным ножом и выдвинула изголовье его кровати наружу. Несмотря на электрические обогреватели, подключенные военным инженером прямо к высоковольтным воздушным линиям, было еще холодно, но Данте почти всегда лежал, высунув голову из палатки. Глядя в небеса, он понемногу собирался с мыслями и начал понимать, где находится. Разум его превратился в сломанный калейдоскоп. День на день не приходился: иногда он рассуждал здраво, а в другие дни только неразборчиво бормотал, путая времена и языки. Он узнавал некоторые лица, пугался слишком громких звуков и плохо ощущал свое тело. А еще плакал, особенно по ночам. Не раз Коломба вставала, чтобы убаюкать его, как ребенка. «Все в порядке, – повторяла она ему. – Ты в безопасности».

Через три недели после пробуждения Данте уже мог коротко объясняться и есть полутвердую пищу с помощью Коломбы, которая кормила его с ложечки и следила, чтобы он не поперхнулся.

Всякий раз, открывая глаза, он знал, что увидит ее рядом: в хорошую погоду она сидела в саду, в плохую – в палатке, положив ноги на его кровать, с какой-нибудь старой книжкой в руке. Она была поводырем, возвращающим его в мир, в моменты, когда он не мог вспомнить даже простых движений. Часто Данте с изумлением или страхом смотрел на самые обыкновенные вещи. Какая-нибудь кнопка или черпак приводили его в растерянность. На него находили приступы ярости, рыданий и паники, которых он потом стыдился. Не меньше стыдился он и своей затрудненной речи, обрюзгшего тела, периодических отключек.

Коломба никогда не выходила из себя, даже когда он капризничал, как ребенок. Она читала ему «Прощай, оружие!» в таком старом издании, что на обложке еще стояла цена в лирах (а именно триста пятьдесят лир), рецензии на фильмы, которые он пропустил, последние новости. По его просьбе она повесила на палатку бумажку с надписью «Chrystal Lake»[21] (что, как она подозревала, являлось отсылкой к какому-то никому не известному фильму), рассказала ему о Марке и своей семье и понемногу – с большой осторожностью – о том, что случилось в его отсутствие: о Томми, Меласах, докторе Пале, Лупо, Ромеро и всей остальной цепочке, которая привела ее к нему.

Однажды ночью Данте закричал как резаный. Коломба, кровать которой, отделенная небольшой перегородкой, стояла в той же палатке, бросилась к нему с пистолетом в руке:

– Что случилось?

– Лео… Я его видел, – хриплым после трахеотомии голосом сказал Данте.

Коломба огляделась, водя из стороны в сторону недавно возвращенным ей оружием:

– Где?

Данте скривился от натуги:

– «The Musical Box»[22]. – Он закашлялся.

– Не поняла, – мягко сказала Коломба. – Попробуй еще раз.

– Щель. Холод. Какое долгое путешествие! – Данте чуть не плакал. – Сука. Твою мать. – Он сосредоточился, пытаясь изловить скользкого угря, в которого превратился его мозг. – Коробка.

– Коробка? Коробка Гильтине?

– Wunderbar![23] – радостно сказал Данте. – Wonderbra![24]

Мешая языки и неведомо откуда взявшиеся цитаты, Данте сумел в общих чертах рассказать о своем пробуждении в Чернобыле и всплывшей в его памяти встрече с Лео. Коломба объяснила ему, что это был всего лишь сон, и в доказательство показала фотографии Украины и Чернобыля, сделанные со спутника.

– Ничего нет, видишь? Коробку снесли после взрыва ядерного реактора. Ты сам мне об этом говорил.

Поначалу Данте не верил. Воспоминания казались слишком реальными – гораздо реальнее палатки, ставшей ему домом. Но когда его связь с реальностью окрепла, он быстро понял, что Коломба, скорее всего, права: ему все приснилось и все полтора утраченных года он провел во сне. Не было ни героического побега, ни поглотившей его радиации, ни подвигов, ни встречи с человеком, называвшим себя его братом. Однако Данте был уверен, что его сон что-то значит, – а может, просто надеялся на это, стараясь найти в своем несчастье хоть что-нибудь хорошее.

Высунув голову из палатки в холодный сад и глядя на теряющуюся в зимней серости луну, Данте спрашивал себя: а может, и это лишь галлюцинация? Может, он еще в Венеции – застыл во времени, узнав в Лео мужчину, который следил за ним годами? Может, его и правда заперли в сундуке и он сошел с ума, а Коломба продолжает его искать, потому что никакого Томми, указавшего ей верный путь, никогда не существовало?

Или ни сундука, ни массового убийства, ни Лео никогда не было.

Возможно, он все еще заперт в силосной башне – узник Отца, придумавший жизнь, которой у него никогда не было.

1

В слишком теплой шерстяной шапке и солнечных очках Коломба поднималась по ступеням битком набитого собора Портико. Почтить память Меласов – жертв единственного двойного убийства, произошедшего в округе с каменного века, – собрались чиновники со всей провинции и полицейские в парадной форме. Поскольку патологоанатомическое исследование трупов было окончено, а все анализы, включая анализ ДНК, взяты, магистрат санкционировал проведение похорон. Хотя Коломба отсутствовала в Портико целый месяц, да и прежде нечасто здесь бывала, она смотрела в пол, чтобы не столкнуться взглядом с кем-нибудь, кто мог ее узнать.

Еще до начала похорон полил дождь. На площади открылись десятки разноцветных зонтов, и человеческий прибой понес Коломбу внутрь собора. Остановиться ей удалось только у похоронных носилок в центральном нефе. Цветочные венки на крышках не скрывали неумелой работы плотника, – казалось, Деметра выбрала самые дешевые гробы в каталоге.

Сама Деметра, на шее которой красовалось ожерелье из десяти ниток жемчуга, стояла в первом ряду. На лице ее читалось скорее раздражение, чем печаль. Расследование смерти ее брата и его супруги еще не подошло к завершению, и покинуть Италию она не могла. Действие ее паспорта приостановили, а магистраты и карабинеры подвергли ее допросу, заставив рассказать о мельчайших подробностях биографии.

Рядом с Деметрой теснились представители городских властей, включая Лупо, четверых его подчиненных в парадной форме и безногого мужчину на костылях, который отвечал на звонки в участке.

Зайдя за колонну, Коломба разглядывала присутствующих. В толпе она узнала доктора Тира, гика из магазина электроники, в кои-то веки не наряженного в футболку с надписью на клингонском, и даже продавщицу-кореянку из Монтенигро. Пришел на церемонию и Пала, разумеется облачившийся в черное с головы до ног. Он стоял в стороне и в ожидании начала службы любовался фреской, вполголоса что-то обсуждая с Катериной. Коломба продолжала наблюдать за собравшимися в поисках кого-то подозрительного, надеясь, что Лео с наклеенными усами объявится на похоронах, чтобы посмеяться над своими жертвами. Умом она понимала, что это практически невозможно, но, оставшись дома, сошла бы с ума от тревоги.