— Помните, инспектору Лестрейду нужно на кого-то повесить это преступление. Так вот, вы заходили туда еще до убийства капитана? И даже до его приезда, так? Или же вы обнаружили тело, когда вошли утром в квартиру, открыв дверь дубликатом ключа?

— Я…

— Секундочку. Позвольте. Только что в присутствии Лестрейда вы рассказывали нам о том, как сделать ключ. Но сами ничего подобного не предпринимали, ведь ключ у вас уже был, вам его дали? И наверняка сам Селлон. Так? Превосходно. Скажите же мне, вы застали его этим утром? Он успел что-нибудь сказать вам перед смертью?

Сердце замерло в моей груди. Так часто приключалось, когда я становился свидетелем гениальной стратегии Холмса. Иногда во время допроса он, казалось, задавал вопросы наугад и действовал как настоящий игрок. Но если удача и сопутствовала ему, то только потому, что сыщик не сводил глаз со своей жертвы, словно ястреб или кобра. Вопрос за вопросом, и собеседник вдруг терял точку опоры и сдавался.

— Вы и в самом деле Шерлок Холмс, — вздохнул Гиббонс. — Я это знал.

— Разумеется. А теперь отвечайте.

— А вы, сэр, значит, доктор Джон Ватсон?

— Конечно же. Мы с вами встречались несколько месяцев назад. Вы принесли нам письмо от инспектора Грегсона.

Сержант молча встал, подошел к небольшому бюро и поднял крышку. Рука его скользнула в отделение, где обычно хранятся бумаги и конверты. С тихим звуком сработала какая-то пружина. Гиббонс отодвинул в сторону деревянную панель, за которой был скрыт глубокий потайной ящик, и вынул оттуда пакет.

На коричневой обертке отсутствовали надписи, внутри же лежало два предмета: полоска гладкой кожи, от которой слегка пахло конюшней и воском, и алая ленточка от медали с каким-то бурым пятном. Я врач и потому с первого взгляда определил кровь. Но что же это за вещи?

— Эти доказательства капитан Селлон всегда держал при себе, — тихо сказал Гиббонс. — У них в Карлайл-меншенс что-то не заладилось. И тогда появился тот, кто назвался преподобным Дордоной, и уговорил капитана показать эти предметы вам. Сначала мистер Селлон не соглашался, но потом уступил. Бедняга уже не сможет выполнить просьбу друга, так что это сделаю я.

— Вы знаете майора Патни-Уилсона, — уточнил Холмс, чуть наклонившись вперед и положив руки на колени. — Но его настоящее имя не следует никому называть.

— Я так и подумал, что вы прознаете, мистер Холмс, — глубоко вздохнув, кивнул сержант. — Вам что, известно обо всем на свете?

— Почти.

— Что же теперь будет с этими предметами? Ведь это, джентльмены, улики, свидетельствующие об убийстве. Предумышленном убийстве, если угодно.

Полоска кожи шириной всего в пару дюймов напоминала деталь конской упряжи. Вполне обычный ремешок, только вот один его конец словно от чего-то отодрали или отпороли. Я не профессиональный кавалерист, но даже мне было ясно: это, скорее всего, часть кобуры, крепившейся спереди к офицерскому седлу. Однако кое-что вызывало удивление.

Во-первых, отпоротый конец явно отделили от седла при помощи лезвия, на блестящей коже остался глубокий надрез. Нити не просто разорваны — их умело надрезали в нужном месте. И по-видимому, с умыслом: всадник забирается на коня, ремешок от кобуры отрывается от подпруги и человек падает на землю.

Во-вторых — деталь не столь зловещая, но удивительная, — на коже виднелось золотое тиснение: мальтийский крест и корона. Символы французской королевской семьи, находящейся в изгнании.

Я снова вспомнил рассказ о гибели Луи Наполеона, принца империи. Из зарослей появились туземцы, конь принца, Перси, рванулся прочь при звуке выстрелов, как и остальные лошади. Юноша побежал следом за испуганным животным, цепляясь за упряжь и стременной ремень. Кое-кто утверждал, что он сделал несколько попыток забраться в седло, но лошадь скакала все быстрее, подпруга лопнула, и принц упал прямо под ноги врагам.

Еще говорили, он ухватился за кобуру и стременной ремень, а тот не выдержал и порвался. Сама кожа или же скреплявшие ее нити? В тот момент между Наполеоном и капитаном Кэри находились хижина и несколько кустов. Никто точно не видел, что именно произошло. Как бы то ни было, конец все равно один. Какая разница, за что именно цеплялся тогда несчастный?

Все эти мысли ураганом пронеслись в моей голове.

— Мистер Гиббонс, мальтийский крест — символ королевского дома Франции, — тихо проговорил Холмс. — Этот обрезанный ремешок свидетельствует об умышленном убийстве. Тем утром, покидая лагерь, принц вспрыгнул в седло без каких-либо затруднений. Значит, ремень перерезали, когда отряд капитана Кэри устроил привал. Наверное, лошадей привязали где-нибудь в сторонке? Что ж, порча упряжи вполне под силу и одному человеку. К сожалению, у нас в руках лишь этот обрывок. Кто знает, что еще натворил злоумышленник, чтобы добиться своей цели?

— А красная лента? — поинтересовался я.

— Это, дорогой Ватсон, орденская лента. В наши дни их обычно носят через правое плечо. Но этикет меняется. Как бы то ни было, эта вещь принадлежала кавалеру Большого креста ордена Почетного легиона. Пожалуй, самого прославленного рыцарского ордена современности, который учредил бессмертный предок принца в 1802 году. На ленте должна висеть серебряная звезда с пятью двойными лучами, в ее центре — изображение первого императора Наполеона. Но награда эта, по всей видимости, лежит где-то в африканской саванне.

В каморке ненадолго воцарилась тишина.

— Смерть принца не была случайной, — сказал наконец Холмс. — Для своих сторонников и, наверное, для большинства французов юный Луи даже в изгнании оставался императором Франции и, значит, магистром ордена. А тем роковым утром он был еще и солдатом, обреченным на смерть.

— Но принц мог и уцелеть, недостаточно ведь просто обрезать упряжь, — замотал я головой. — Ни один убийца не стал бы полагаться на столь ненадежный план. Оторвись ремешок на несколько секунд позже…

Мои возражения неожиданно пресек Альберт Гиббонс. На его обрамленное баками лицо легла тень печали, он смотрел на меня, как смотрят на провинившегося солдата, который пытается спорить с командиром.

— Сэр, убийца не только подрезал ремешок. Вспомните, у нескольких туземцев были ружья, захваченные при Изандлване. Зулусам было не важно, куда стрелять, главное — устроить суматоху и распугать лошадей.

— Но если бы принцу удалось забраться в седло, как почти всем остальным офицерам, — упорствовал я, — разве сумели бы попасть в него дикари, которым винтовки в диковинку?

— Будьте покойны, сэр, — отозвался Гиббонс, в его глазах промелькнуло сочувствие к моему нежеланию сдаваться, — если бы принц вскочил на коня, его легко мог бы пристрелить притаившийся в засаде охотник. Поразить верхового можно и одной пулей с расстояния вдвое большего, когда за ружье берется хороший стрелок. Вину все равно свалили бы на туземцев, они ведь палили из винтовок во все стороны, а настоящий убийца вышел бы сухим из воды. Но стрелять и не потребовалось, ремешок порвался.