Все было готово для «умасливания» курфюрстов, когда пришли шокирующие новости из Испании: Карл вознамерился привлечь других банкиров и расстаться с Якобом. Видимо, Фуггер слишком рьяно отстаивал собственные преференции и тем побудил Карла искать альтернативу подешевле. Подробности неизвестны, но можно предположить, что Фуггер потребовал действительно ценный залог. Никто из прочих банкиров, по крайней мере, поодиночке, не мог ссудить королю Испании требуемую сумму, но коллективно они могли это сделать. Эти банкиры были итальянцами, за единственным исключением – Вельцеров, извечных соперников Фуггера. Советники Максимилиана были ошеломлены не меньше Якоба, потому что только Фуггер пользовался доверием курфюрстов. Те могли возмутиться, если Карл обратится к Вельцерам. Один из советников назвал Вельцеров бесполезными: «Мы никогда не получали от Вельцеров ни единого медяка, поэтому всегда приходилось обращаться к Фуггеру». Сам Фуггер наверняка пришел в ярость. Курфюрсты согласились выбрать Карла не потому, что их уговорил Вельцер. Нет, они согласились, потому что их убедил Фуггер. Карл попытался успокоить Фуггера, бросил, так сказать, кость – поручил Якобу контролировать денежные переводы и хранить сопроводительные документы. Казалось бы, легкие деньги; но Фуггер мечтал о кредите. Прибыль по кредиту была намного выше предложенной королем «в утешение». Эту прибыль следовало вернуть.

Пока курфюрсты выпрашивали себе взятки, Альбрехт Дюрер взял мольберт, кисти и штампы и отправился в Аугсбург. Величайший немецкий художник того времени был вдобавок неплохим бизнесменом. Он уловил возможность заработать, рассчитывал, что богатые сановники примутся выстраиваться в очередь за портретами. Дюрер специализировался на ксилографиях, поскольку гравюры можно было выпускать массово, то есть продавать одно изображение несколько раз. На каждую гравюру он ставил свою подпись, чтобы избежать подделок. Но ему было хорошо известно, что сановники не любят портреты ксилографией. Они предпочитают быть запечатленными маслом на холсте. Того же самого хотел и Фуггер. Когда пришла его очередь, Дюрер усадил Якоба и попросил чуть повернуть голову влево, чтобы точнее прорисовался профиль. Затем Дюрер, заправив золотистые локоны под шапочку, начал набрасывать контуры лица углем. Так Фуггер сможет быстро вернуться к делам, а краски художник нанесет позднее.

Фуггер позировал на протяжении жизни для нескольких портретов, но картина кисти Дюрера, выполненная в Аугсбурге, несомненно, лучшая из них. Фуггер в золотом берете и плаще с меховым воротником выглядит разительным контрастом портрету Максимилиана, сделанному в те же дни. Император кажется усталым. Многочисленные драгоценности не способны спрятать приближение смерти. Дочь Максимилиана Маргарита, которой Дюрер пытался продать портрет, отказалась от покупки. Фуггер был ровесником императора, однако он смотрится куда бодрее. Взгляд спокойный, умный, взгляд человека, достойного доверия. Ныне этот портрет висит в городском музее Аугсбурга.

Едва сейм завершился, у городских ворот Аугсбурга появился Мартин Лютер. Папа хотел, чтобы он отрекся от своей ереси, и велел прибыть в Аугсбург и публично покаяться. Папа обещал не арестовывать его, но Лютер наверняка задумывался об участи Яна Гуса, чешского реформатора, сожженного на костре за ересь в 1415 году. Гусу тоже сулили безопасность и защиту. Лютер готовился к худшему. «Теперь я должен умереть», – говорил он.

В своих девяноста пяти тезисах Лютер поставил под сомнение возможность папы избавлять от грехов и тем самым покусился на основы папской власти и могущества. Кардинал Каэтан, который еще находился в городе, желал силой заставить Лютера отречься от своих заявлений. Доминиканец Каэтан сделал себе имя, когда дискутировал с Мирандолой перед арестом последнего[57]. Хотя Каэтан публично защищал папскую власть, он сам в известной степени олицетворял реформы и выступал против «экстравагантности» Ватикана. Воочию эту экстравагантность ему довелось наблюдать в Аугсбурге, где он гостил во дворце Фуггера. Лютер встретился с Каэтаном во дворце и удивил кардинала своим упорством. Вместо извинений Лютер оспаривал Священное Писание и, несмотря на угрозы, не захотел отрекаться от тезисов. Третья и последняя встреча между ними закончилась тем, что разгневанный Каэтан велел Лютеру убираться прочь. Лютер остановился на монашеском подворье при церкви Святой Анны. Тамошние монахи ценили самого Мартина и то, о чем он вещал. Они опасались, что Лютера схватят и даже убьют, если он попробует покинуть город через главные ворота. Ему показали тайный проход в городской стене. По другую сторону стены ждала лошадь. Лютер не любил лошадей, но требовалось бежать как можно скорее. Словом, он ускользнул из Аугсбурга незамеченным.

Хотя Лютер бывал в его дворце, Фуггер, возможно, не сталкивался с ним. С точки зрения Якоба, это был маленький человек, а сам Фуггер беспокоился за курфюрстов, а вовсе не за какого-то монаха из Восточной Германии. Что касается Лютера, тому не требовалось лично встречаться с Фуггером, чтобы составить впечатление. Достаточно было походить по дворцу и послушать рассказы о Фуггере монахов церкви Святой Анны. Так или иначе, Лютер сформулировал собственное мнение и покинул Аугсбург, имея перед собой новую цель. В ближайшие годы он не оставит Фуггера в покое.

Встреча с Лютером завершила тяжкие испытания кардинала Каэтана. Когда папский легат наконец убедил сейм обсудить поход на турок, ему пришлось выслушать немало обвинений против Рима. Курфюрсты еще не сделались лютеранами, но даже прежде, чем учение Мартина Лютера обрело широкую популярность, немцы были недовольны Римом. Торговля индульгенциями, продажа церковных должностей, ленивые и развратные священники – многие немцы, в том числе некоторые курфюрсты, не желали с этим мириться. Общественное недовольство Римом вскоре стало угрожать благополучию Фуггера.

Максимилиан вознес свою семью на вершины власти, но не располагал ничем, чтобы поддержать новый статус финансово. Фуггер делал деньги, а Максимилиан плодил только долги. Император жаловался, что не имеет за душой ни гроша и вынужден одалживаться у Фуггера, просто чтобы прокормить себя. Он чувствовал себя загнанным в угол и, едва сейм завершился, взял горсть монет и уехал в Инсбрук, город, где ему хотелось умереть. Будучи молодым и предаваясь мечтам, он возвел памятник себе и наиболее известную достопримечательность Инсбрука – «Золотую крышу»[58]. Это балкон с золоченым балдахином, отделанный яркой медью и смотрящий на центральную городскую площадь. Отсюда император наблюдал за рыцарскими турнирами. Балкон украшен гербами тирольских земель и несколькими резными картинами. На одной довольный Максимилиан вместе с канцлером смеется над проказами придворного шута. На другой император предстает рядом с любимой супругой Марией Бургундской. Когда Максимилиан добрался до Инсбрука, внезапно выяснилось, что ему в городе не рады. Владельцы постоялых дворов отказывались принять императора из-за прежних неоплаченных счетов. Не найдя пристанища, он направился в Вельс, городок на полпути между Инсбруком и Веной. Максимилиан любил певчих птиц, слуги принесли ему нескольких птах. Быть может, птицы напомнили ему о Марии и ее соколах. Он умер, слушая, как они поют.