«Остановитесь, несчастные! – крикнул им я. – Вечный позор ожидает рыцаря, поднявшего руку на даму».

«Ступай своей дорогой, молодец, – ответил мне тот, что возился с веревкой, – если не хочешь повиснуть здесь в компании с этой дамой». И этот негодяй взобрался на деревянный обрубок, снял шлем и стал примеряться к петле, а прочие негодяи торопили его.

Увидел я, что кончилось время разговоров, пришпорил коня и так ловко выбил обрубок из-под ног палача, что сам он закачался в петле, заплясал над землею. Тогда один из оставшихся хватил несчастную даму кулаком по темени, и, когда бедная рухнула без чувств, все трое ринулись на меня. Честью своей клянусь – то была славная схватка!

Когда же все трое остались лежать на траве бледные и окровавленные, я поднял на руки пленницу и вынес ее из чащи. И стоило летевшему с холмов свежему ветру коснуться ее лица, как она раскрыла глаза и сказала:

«Хвала тебе, сэр Гавейн, недаром мой брат Марк так боялся встречи с тобой».

«Откуда вам, прекрасная дама, известно мое имя?» – спросил я ее. Сам же не мог отвести взора от дивного лица. И тогда она поведала мне, что все те рыцари, что встречались на моем пути, были посланы ее братом. Ибо предрекли чародеи, что суждено ему лишиться всех богатств и погибнуть от руки Артурова родича.

«Что за предсказатели у вашего брата! – воскликнул я в негодовании. – Разве благородный рыцарь выезжает на разбой? А уж коли поверил он им, так отчего же сам не выехал мне навстречу?»

«Да оттого, сэр Гавейн, – ответила дама, – что низкая подлость бежит от благородства, как свет от тьмы, ведь это по приказу моего брата чуть не казнили меня нынче. Погодите дивиться, сэр Гавейн, а выслушайте мою плачевную повесть».

И прекрасная дама рассказала мне о том, что богатое наследство досталось им с братом от отца, но не желает рыцарь Марк делить с сестрой земли, замки и сокровища. А чтобы не досаждала она ему, порешил Марк казнить ее.

«Иисусе! – вскричал я, и даже мой меч шевельнулся в ножнах. – Возможно ли, чтобы такое коварство осталось без наказания? Муками Спасителя нашего клянусь, что либо погибну я в битве с рыцарем Марком, либо верну вам все ваше достояние».

И едва произнес я эту клятву, как почувствовал, что силы мои возросли многократно, и, будь передо мною хоть целое войско, всех бы их обратил я в бегство. И с тем пустились мы в путь, а леди Алина (так звали несчастную даму) горько сетовала на свою судьбу. Но не успели мы проехать и мили, как сэр Ланселот выехал нам навстречу из-за поворота лесной дороги.

«Сам Господь посылает нам эту встречу, – сказал я леди Алине, – ведь стоит сэру Ланселоту примкнуть к нам, и никто не устоит перед нашим напором».

И тогда леди Алина подъехала к сэру Ланселоту, и молила его о помощи, и горестно сокрушалась о своей судьбе. Но неподвижным оставалось лицо благородного рыцаря Ланселота. Когда же прекрасная дама замолчала, произнес он:

«О сэр Гавейн, не встречался ли вам сын мой Галахад? День и ночь болит о нем мое сердце, ибо покинул он Камелот без щита, и нечем ему заслониться от тяжелых ясеневых копий, и отточенная сталь грозит ему в схватках, меня же нет рядом с ним на пути к Святому Граалю».

«Полно вам убиваться, благородный сэр, – отвечал я ему. – Разве нет меча у сэра Галахада или плох под ним конь? В первой же схватке добудет он себе щит, а если нет – значит, так судил Господь. У нас же с вами нет времени причитать и убиваться, точно старухам на похоронах. Ибо просит нашей помощи жестоко обиженная дама. И сдается мне, по силам нам помочь ей».

Но снова и снова твердил Ланселот о сыне своем Галахаде и с тем покинул нас. Красоты же и прелести леди Алины словно бы и не заметил благородный рыцарь.

Горько стало мне тогда, потому что не было среди рыцарей Круглого стола равного Ланселоту – и что же? Проходит он нынче мимо обиженного, и жалобы несчастного для него словно птичий щебет. И встал перед моими глазами Круглый стол, и свет рыцарской доблести над ним припомнился мне. Кровь бросилась мне в голову, и сказал я леди Алине:

«Видно, перевернулся свет, коли сэр Ланселот оставил в беде благородную даму. Но знайте, леди Алина, что нет такой клятвы, чтобы заставить меня, сэра Гавейна, проститься с честью. Не знаю я, кого придется мне одолеть на пути к Святому Граалю, но, уж верно, в том, чтобы вступиться за вас, леди Алина, не меньше для рыцаря чести. Да и неведомо мне, что за доброе могущество таит в себе Святой Грааль, меч же мой – вот он, и рука моя тверда, и хоть нет в них волшебства, но, по моему разумению, верно служат они добру и чести».

И двинулись мы с леди Алиной в путь, и была она со мною так ласкова, как только может быть ласкова благородная дама с рыцарем, который пришелся ей по душе.

Двух дней не прошло, как встал у нас на пути богатый замок, и стены его были высоки и прочны.

«Ах, благородный Гавейн, – обратилась ко мне леди Алина, – вот он – замок моего отца, но нет в нем теперь для меня места».

«Дайте срок, – ответил я ей, – въедете вы в ворота полновластной хозяйкой».

И, не медля более ни минуты, я пришпорил своего жеребца и поскакал к окованным железом воротам. Рукоятью своего меча я гулко ударил в железные створки, но тихо было за стеной. Тогда я отъехал от ворот и крикнул что было сил:

«Я, сэр Гавейн, рыцарь Круглого стола, племянник короля Артура, объявляю всем, кто прячется за стенами этого замка, что хозяин его трус и негодяй, и берусь доказать это любому, кто осмелится биться со мной, все равно – конным или пешим!»

И тогда заскрипели ворота, и выехал ко мне седой рыцарь.

«Привет тебе, сэр Гавейн, – молвил старый боец, – слышал я, что рыцари Круглого стола не сорят словами, а еще говорили мне, что даже лютого врага не оскорбляют они понапрасну. Так неужто болтовня все это и даже родич славного короля Артура бранится, как пьяный повар в кухне?»

Смело и прямо глядел на меня старый рыцарь, так что почудилось мне вдруг, что не могло в этом замке случиться такое страшное предательство. Но тут налетел ветер, и грозно зашумел у меня за спиною лес, где дожидалась своей участи леди Алина. И вдруг почудилось мне, что ее голос, прелестный и звучный, как голос арфы, долетел ко мне с ветром. Но страшные слова нашептал он мне. «Убивай! – послышалось мне. – Убивай не раздумывая!» И от этих слов кровь моя сделалась горяча и тяжела, как расплавленный свинец. Не помню, как вырвал я из ножен добрый свой клинок, не помню, как ударил, – точно чья-то сила овладела мной и делала, не спросясь, свое дело. Вот уже лежит седой боец у копыт своего коня, и седина его в крови, а меч в ножнах. И громче зашумел лес под холодным ветром, а в шуме его страшный хохот почудился мне. Мой конь прянул в сторону и пустился вскачь, так что едва достало мне сил направить его к лесу.

Но вот вышла мне навстречу из лесного сумрака леди Алина, и была она прекрасна, как Божий день, и весела, как майское утро.

«Рыцарь мой, – сказала она, – доблестный Гавейн, отчего ты бледен, отчего конь твой дрожит, точно стая волков гналась за ним? Нынче доброе дело начал ты». И она дунула в ноздри коню, а мой жеребец застыл, словно обратился в камень. «Сэр Гавейн, – продолжала она, – оставь седло, взгляни мне в глаза. Не время жалеть о пролитой крови, новые схватки ждут тебя». И она взяла меня за руку, и послушно, словно малое дитя, я оставил седло. «Загляни же мне в глаза», – проговорила леди Алина. Двумя руками подняла она решетку на моем шлеме, и глаза ее сверкнули, как отточенная сталь, а силы мои умножились многократно, и печаль не теснила более сердца. Одной только битвы хотел я теперь, одной победы.