Выслушав доклад полковника Валуева, генералмайор Безродный призадумался. Дело принимало интересный оборот.

Весьма интересный.

Так.

Очень хорошо, что Самоедов ввиду напряженности текущего момента решил задержаться в Питере на несколько дней. Сейчас самое время еще раз повстречаться, обсудить новые обстоятельства. Пожалуй, лучше всего сделать это там же, где и в прошлый раз, у Петрова в «Пульсе» — и помещение подходящее, хорошо оборудованное, да и Петров небось переживает, ждет новостей.

Тоже мне, региональный босс…

Безродный усмехнулся, полистал ежедневник, отыскивая питерские координаты Самоедова. У Самоедова губа не дура, обосновался не где-нибудь, а в гостинице «Кристалл-Палас», прямо на Невском.

Ну что ж, имеет право, да и до «Пульса» рукой подать.

Когда через пару часов Безродный вошел в кабинет Сергея Ивановича, Самоедов был уже там. Все было, как в прошлый раз, — закрытые наружные ставни, полумрак, мягкий свет зеленой лампы, в углу кадка с экзотическим растением диффимбахией. Безродный машинально покосился на нее — молодцы, самоедовский окурок уже убрали.

— Ну давай, радуй, Василий Кимович, — нетерпеливо приветствовал его Самоедов.

— Докладываю. Достоверно установлено: Чернов вывезен вместе с аппаратурой певца Меньшикова непосредственно после концерта во дворе изолятора.

— Кем установлено? — быстро спросил Самоедов. — Клинт Иствуд этот твой разродился, Боровик?

— Расследование Боровика пока не дало результатов. Полковник Валуев постарался, начальник «Крестов». Поработал с контингентом.

— Интересно, интересно, — Самоедов перевел взгляд на Сергея Ивановича. — Значит, Меньшиков. Ну а ты что скажешь, Иваныч?

Сергей Иванович хоть и был напуган историей с Черновым, однако и о предыдущем своем задании не забывал. Поэтому сразу сопоставил события.

— Скажу, что это еще и лучше, — твердо ответил он. — Теперь Меньшиков окончательно у нас в руках! Нет нужды возиться со Стропиллой, искать винчестер. Припугнем организацией побега — запляшет, как миленький, соловьем запоет. Куда скажем — туда и поедет и не пикнет.

— Тебе, Иваныч, где бы ни работать, лишь бы не работать, — недовольно пробурчал Самоедов. — Обрадовался, нет ему нужды со Стропиллой возиться! Не надейся, еще повозишься. А вот насчет Меньшикова ты, пожалуй прав. Нет худа без добра…

Самоедов почесал нос, внимательно посмотрел на Безродного.

— Слушай, Василий Кимович, а Клинт Иствуд-то этот твой хваленый никак нам врет? — внезапно спросил он.

— Адольф Богданович…

— Пятьдесят девять лет уже Адольф Богданыч! — отрезал Самоедов. — Тупой вертухай вмиг распутал то, к чему великий спец даже и подступиться не сумел? Ты что гонишь-то? Давай колись, выкладывай все, что знаешь!

Безродный потупился.

Передвинул какую-то папку на столе Сергея Ивановича.

— Скажу честно. Мне самому показалась подозрительной медлительность Боровика. Я навел справки. Боровик — друг детства Романа Меньшикова.

— Так что ж ты совал его нам, как крашеное яичко в Пасху? — взорвался Самоедов. — Раньше нельзя было справки навести? Конечно, врет, поганец, дружка спасает! Смотри, генерал-майор, твоя кандидатура, ты за него ручался!

Сергей Иванович со злорадством отметил, что Безродный заметно побледнел.

Однако самообладания он все же не потерял.

— Адольф Богданович, важен результат. Концы обнаружены, теперь добраться до Чернова не составит труда. Одновременно мы получаем подарок — надежнейший и постоянный рычаг влияния на Меньшикова.

— Подарки получать невелика заслуга, Василий Кимович, — Самоедов опять взял себя в руки, — а вот с теми, кто не оправдал доверия, надо разбираться. Причем беспощадно. Чтобы другим неповадно было. Это и к тебе относится, Сергей Иванович, Стропилло — твоя забота!

Сергей Иванович молча проглотил упрек.

Самоедов закурил, собираясь с мыслями, машинально сунулся было к кадке с диффимбахией стряхнуть пепел — однако опомнился, пододвинул к себе серебряную пепельницу.

— Слушайте сюда, други ситные. Раз Боровик с Меньшиковым одной веревочкой связаны — разбираться будем с обоими. Но и о делах наших главных не забывать. Есть кое-какая мысля. По всему выходит — появился у нас шанс одним ударом поубивать всех зайцев в округе. Совсем уж лохами будем, если не воспользуемся. Однако придется попотеть. Всем.

Сергей Ивановыч и Безродный синхронно кивнули, выражая полную готовность. Судя по всему, к Самоедову вернулось хорошее настроение. Он приподнялся из кресла, посмотрел было на пепельницу, махнул рукой и щелчком отправил окурок в кадку.

— Значица так, как говаривал товарищ Жеглов. Диспозиция будет следующая…

* * *

Роман стоял на балюстраде Исаакиевского собора и, опершись руками на шершавый каменный парапет, следил за проплывавшими облаками.

Ему страшно хотелось пить, но к ларьку, который виднелся далеко внизу, нужно было спускаться по узким винтовым лестницам, а времени на это уже не оставалось. С минуты на минуту должно было произойти что-то очень важное, но что именно, Роман забыл, однако знал, что он должен оставаться здесь, чтобы не пропустить это.

Посмотрев в сторону переулка Антоненко, Роман неожиданно увидел Леву Шапиро, который стоял на углу и, подпрыгивая от нетерпения, размахивал какимто небольшим предметом. Роман напряг зрение и, к своему удивлению, смог разглядеть, что именно было в руке Шапиро.

Это был компьютерный винчестер.

Присмотревшись повнимательнее, Роман прочитал серийный номер и окончательно убедился в том, что это был именно тот винчестер, который пропал несколько дней назад и из-за которого началась вся эта катавасия.

Рядом с Шапиро стояли Арбуз и Боровик, которые тоже смотрели на Романа и делали ему знаки. Странно… Ведь Арбуз с Боровиком не встречаются. Может быть, произошло что-то, о чем Роман не знает?

Странно…

И вообще — слишком много странного.

Чего он ждет на балюстраде собора?

Откуда взялся винчестер?

Почему Арбуз с Боровиком улыбаются ему и машут руками — дескать, спускайся, долго еще тебя ждать?

А как он смог прочитать серийный номер на винчестере с такого расстоянии?

Что-то было не так.

Тут из-за угла вышел маленький Каценеленбоген, который держал в руке какой-то предмет, и в этом предмете Роман с ужасом узнал отрезанную голову шапировской любовницы Марины. С искромсанной шеи на асфальт падали красные капли, и Роману стало не по себе. Пересохшее горло схватила судорога, и Роман почувствовал, что его сейчас вырвет.

И вдруг за его спиной раздался детский возглас: