– Его интересовало, когда мы снова встретимся. Я сказала, что сегодня ты занят. Он требует, чтобы я для него кое-что сделала.

– Что именно?

– Это не телефонный разговор.

Голос у нее дрожал.

– Постарайся успокоиться. Расскажешь завтра.

– Нет. Я должна рассказать сегодня, чтобы ты смог…

– Хорошо, только на пять минут, давай встретимся на полпути, чтобы я смог поскорее вернуться в комиссариат. У тебя закончилось дежурство?

– Да, десять минут назад.

– Ты знаешь мотель «Торризи»? Прекрасно. Встретимся там минут через сорок. Не выходи из машины, когда подъедешь, жди меня на парковке. И будь осторожна, возможно, за тобой следят.

Всю дорогу он думал не о том, что хотела сказать ему Анжела, а о том, как прижать Синагру так, чтобы и сенатору Ди Санто небо с овчинку показалось. Конечно, с Мими не поспоришь, но, как говорится, есть предел всему. К примеру: одно дело – просто пообедать с каким-то мафиози, и совсем другое – иметь дело с мафиози, официально обвиненным в организации двух убийств и одного покушения. Чем громче будет арест Синагры, тем сильнее он ударит по сенатору и заместителю министра. Так что вопрос один: как прижать Синагру?

Когда он подъехал к парковке, почти стемнело. Ответа на мучивший его вопрос так и не нашлось. Он вышел из машины. На парковке стояло три автомобиля, у одного из них мигала аварийка.

– Садись, – сказала Анжела, открывая дверцу.

Едва он сел, она обвила руками его шею и поцеловала долгим поцелуем.

– Я не уверена, что за мной не следили, – сказала она тихо, а комиссар тем временем приходил в себя. От неожиданной атаки у него перехватило дыхание. – Поэтому давай сделаем вид, будто мы…

– Тогда перейдем на заднее сиденье, – подсказал Монтальбано. – Как настоящие любовники…

Они вышли из машины и пересели на заднее сиденье.

– Ложись, – приказала Анжела.

Комиссар послушно лег, она запрыгнула на него, правой ногой уперлась в спинку сиденья рядом с ним, а левой – в пол и прижалась всем телом. Монтальбано не мог пошевелиться.

– Кармона велел завтра напоить тебя и довести до изнеможения. Когда я увижу, что ты крепко спишь…

Проблема была в том, что она, разволновавшись, ерзала на нем и прижималась к нему грудью, и это оказывало на него негативное воздействие.

– …когда я увижу, что ты заснул, я должна открыть дверь и впустить их. Ты меня слышишь?

– А? – рассеянно ответил Монтальбано.

В голове у него звучала первая песнь Илиады: Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына [2], а до этого он пытался думать об убийствах, о несчастной консьержке, но близость девушки, тепло ее тела, ее дыхание никак не давали сосредоточиться. Он прилагал нечеловеческие усилия, чтобы не стало ощутимым то, что он чувствовал.

– Они хотят, чтобы я впустила их…

– Да-да, я понял. А зачем?

– Кармона говорит, они хотят сфотографировать нас в постели. Чтобы потом тебя шантажировать.

– А почему ты решила, что надо срочно сообщить мне об этом?

– Я не уверена, что им нужны только фотографии. Если ты будешь знать, возможно, тебе удастся опередить их.

– Ты права, я постараюсь, спасибо.

О, бесстрастный, но неизменно любезный комиссар Монтальбано! Всегда в здравом уме, компос суи (черт, вот прицепилась эта латынь!), даже с оседлавшей его прекрасной девушкой.

– Мне очень жаль, но мне пора.

Анжела слезла с него, они вышли из машины, поцеловались. Ни дать ни взять – любовники, слегка охладившие свой пыл.

– Завтра я позвоню, – сказал комиссар.

Он подождал, пока девушка уедет, и пошел в мотель.

– Извините, можно в туалет? – спросил знакомого портье.

– Конечно, комиссар.

Он закрыл за собой двери, снял куртку и рубашку, открыл кран и подставил под струю воды дымящуюся голову.

Значит, компромат! Кто бы сомневался. Кармона и его подельник войдут в дом Монтальбано, заставят голую Анжелу лечь рядом с ним, а потом Кармона вытащит пистолет и убьет обоих. Тот же сценарий, что и с Манзеллой. Потом сфотографируют трупы в непристойных позах. На первых страницах газет и по телевизору: «Убит комиссар Монтальбано и его молодая любовница. Преступление на почве страсти?» Конечно, тут же выяснится, что в них стрелял ревнивый любовник Анжелы. Старое кино, все видели его сотни раз, но почему-то людям не надоедает пересматривать.

Интересно, почему они решили подобраться к нему? Возможно, Мими прав, за домом на виа Биксио ведется наблюдение. Должно быть, их насторожило, что комиссар не позвонил криминалистам. Чего он ждет? Это напряжение невыносимо, они начинают дергаться: значит, Монтальбано нашел там что-то такое, что может быть использовано против нас. Надо опередить его, пока он не начал действовать.

Это значит, у него совсем мало времени на то, чтобы обезвредить Синагру. Противостояние переходит в открытую фазу.

Ему требовалось часа два на размышления. Он достал большую чашку, сварил себе кофе и вышел на веранду. Вечер был прохладным, холод пробирал изнутри – сказывалась накопленная за день усталость. Он не стал возвращаться за курткой, пусть будет холодно, так голова лучше соображает. Письмо Манзеллы и так помнил наизусть, готов был повторить слово в слово. Комиссар мысленно начал его перечитывать, меняя ритм: то торопливо, то четко проговаривая каждое слово, то делая долгую паузу в конце фразы. Прочитав письмо раз пять, он неожиданно зацепился за одну фразу, а именно: …он очень жадный, страдает своеобразной манией: тащит все, что плохо лежит… Жанна даже прозвала его «сорокой-воровкой».

Сорока-воровка. Что это значит? Почему он зацепился именно за это? Фраза бесконечно вертелась в голове вместе с музыкой Россини, как старый диск, который заело на одной ноте.

Наконец его осенило!

Сумасшедшая идея, что-то вроде русской рулетки: или пан, или пропал. Ошибка будет дорого стоить, как минимум вышибут из полиции. Но других вариантов нет, а на безрыбье, как говорится, и рак – рыба.

Он покрутил свою идею так и этак, присмотрелся к ней со всех сторон. Если повезет, сработает. Взглянул на часы. Было два часа ночи.

Он вошел в дом, набрал номер Анжелы. Успокоил ее, что все в порядке, и спросил:

– У тебя есть какая-нибудь пожилая родственница, за восемьдесят или около того? Главное, чтобы ее имя было в телефонном справочнике.

– Ты что, с ума сошел?

– Почти. Так есть или нет?

– Может, тетя Антониетта…