– Так что, он хочет жениться на Робин? – изумилась я. – Мне это и в голову не приходило!

– Значит, мое счастье, что ты его не поняла, – заключил Джей. Он даже повеселел от облегчения. – Пообщайся со своей сестрой насчет меня – только поскорее, ладно? Передай ей, что я не смогу в открытую выступить против повелителя, потому ей стоит выйти за меня, пока король не заикнулся о своих намерениях. Так и скажи. И еще, что она самая лучшая девушка на свете.

Потом он ушел. Я села и посмотрела на желтое лицо Робин. Едва лишь дверь закрылась, как сестра подхватилась с подушки.

– Ну и что мы будем с этим делать? – спросила я.

– Джей хочет заполучить Единого – точно так же, как и король! – воскликнула Робин. – Лучше бы мне умереть!

Она упомянула об этом впервые, но я поняла, что это всерьез. Сестра бросилась на кровать, столкнула кошек, сжалась в комок и разрыдалась.

– Перестань. Я сейчас размышляю над одной вещью. И уже почти придумала.

И я помчалась разыскивать Хэрна – как и хотела до того, как Джей мне помешал.

– Танакви, извини! – сквозь слезы крикнула мне вслед Робин. – Я только и делаю, что извожу тебя жалобами. Ты такая терпеливая.

Терпеливая?! Если бы Робин знала…

– Я уже сто раз готова была тебе врезать! – выпалила я в ответ и выскочила из мельницы в сгущающиеся сумерки.

Хэрн с угрюмым видом сидел под деревом. Позади весело мерцали костры королевского лагеря, и огонь отражался в водах запруды. Кто-то пел.

– Скажи, какую клятву ты дал Бессмертным, когда Гулл с папой уходили на войну?

– Я поклялся, что освобожу нашу землю от варваров, – мрачно ответил Хэрн. – Ха-ха! Чушь сплошная.

– А! – только и протянула я.

Понятия не имею, что же Единый может сотворить из этой клятвы. Со мной проще. Я попросила, чтобы из меня сделали мальчишку и отправили на войну, – и Кен действительно принял меня за парня, потому что на мне была одежда Хэрна.

– Да, и еще одно. Та девчонка-варварка на крыше, которая сказала нам про прилив, – что на ней было надето?

Хэрн нахмурился:

– Какая-то синяя накидка… Ох, нет. Не может быть. Варвары не носят накидок. Не знаю.

Вот оно!

– А Танамил носил.

– Карс Адон, наверное, посмеялся бы, что он совсем заделался местным, – мрачно произнес Хэрн, невольно выдав, о чем думает. После тех воинов, явившихся из-за сломанного моста, никаких новостей про Карса Адона не было. – Отстань.

Я вернулась и принялась изучать накидку в свете лампы. Когда Робин спросила, чем это я занята, – объяснила, что тку накидку, но скоро пойду спать.

– Да, я ее видела, – сказала Робин. – Очень красиво. Но почему ты используешь для обозначения Реки это странное слово? Я даже подумала сперва, что ты говоришь о Едином.

Меня будто громом поразило.

– Робин! – воскликнула я. – Я знала, что ты мне поможешь!

Сестра имела в виду тот знак Реки, которому меня научил Танамил. Он немного похож на знак «брат». Мне это часто приходило в голову. Я выскочила наружу, нарвала у мельничного колеса охапку тростника, примостилась у лампы и принялась плести. В итоге сплела из стеблей два знака, из которых состоит мое собственное имя – Тан-акви. Вот гляньте: вместе получается «тростник», а по отдельности – «младшая сестра». Потом взяла еще тростника и сплела «Адон», «Амил» и «Орет» – тайные имена Единого. Имя «Адон» нужно ткать почти точно так же, как знак «Владыка», – разница всего в одну нитку. Имя «Орет» я не очень хорошо знаю. Для него тоже есть свой знак, но его редко употребляют. Но «Амил» – это «Река», и опять же с разницей в одну нитку. Потом я расплела все знаки, кроме последнего имени и первого знака своего имени, и сложила их вместе.

И все поняла. Я возилась с этим до полуночи, потому что Робин слишком переволновалась и все равно не могла уснуть. И мне до сих пор не верится, что мы не правы, а все остальные правы и что Единый – это действительно Река. Мне нужно разыскать Утенка. Он таскает Леди за пазухой.

3

Утенок исчез. В конце концов я взяла лампу и отправилась наверх, ложиться спать. И первое, что увидела, – это Младшего, валяющегося у меня под кроватью. Я опрометью кинулась поднимать его. Он был очень старый и истертый, и я испугалась, как бы Утенок его не попортил. Тот сбросил идола и дрых у меня на кровати. А ведь раньше говорил, что предпочитает спать в шатре. Я посветила на Младшего, проверить, не отломалось ли чего. В свете лампы казалось, будто на истертом лице играет улыбка. Я встряхнула Утенка.

– Я не сплю. – Утенок пребывал в таком настроении, что мог любого довести до белого каления. – Король и мне тоже сообщил, что ему нужен наследник.

– Тогда почему ты не отзывался, когда я тебя звала? Я хочу знать, какую клятву ты дал Бессмертным.

– Да что ты? – откликнулся Утенок.

Говорю вам – от него свихнуться можно.

– И я хочу Леди.

Утенок полагал, что лишь он один все понял. И теперь он разозлился.

– Не дам! – уперся он и прижался к стене, обхватив себя руками.

– Она и моя мама тоже. Я бы не стала просить, если бы мне не было очень нужно.

– Ты ее не получишь, – отрезал Утенок. – Я ее первым нашел, и она моя.

Меня охватила дикая ярость.

– Ты, гаденыш, только о себе и думаешь! – заорала я и прыгнула на Утенка.

Мы принялись бороться.

– Мне нужно поговорить с Леди! – крикнула я.

Утенок все продолжал вопить, что Леди – его, а я ее хочу украсть. Половина досок слетела с козел, и мы рухнули на пол. Снизу донесся слабый оклик Робин. Затем стукнула щеколда – это Хэрн явился посмотреть, что происходит.

Я тем временем добралась до Леди.

Утенок же вцепился мне в волосы и принялся меня за них таскать, будто собрался оторвать голову. А потом, даже сквозь поднятый нами шум, мы услышали, как внизу отворилась дверь, выходящая на Реку. Робин завизжала. Мы с Утенком застыли и уставились друг на дружку. Тут донесся голос Хэрна: «Я в это не верю! Просто не верю!» То же самое он причитал при виде сети. И мы услышали чьи-то легкие шаги.

Ни я, ни Утенок позже не смогли вспомнить, как скатились по ступенькам. Мама только дошла до середины комнаты, а мы уже одолели половину лестницы. Хэрн прижался спиной к другой двери. Робин сидела в постели, зажав руками рот. А дверь на Реку была распахнута, хотя я точно знаю, что закрывала ее.

– Что за жуткий шум! – упрекнула нас с Утенком мать. – Ну что вы себя ведете будто несмышленые младенцы?