— Вы думаете, будет хуже?

— Боюсь, что да, — ответил он. — Я все жду, не отзовут ли и меня, и если да, то когда это случится. Все зависит от Муссолини: решит ли он взять пример со своего кумира Адольфа. Сомневаюсь, что у него есть ресурсы, чтобы развязать настоящую войну, но даже если он предложит Германии использовать Венецию в качестве военной базы и, следовательно, втянет город в свои политические интриги против воли его горожан, это уже будет достаточно плохо.

— Незадача какая, — сказала я. — Наверно, из Венеции выйдет отличная военно-морская база.

— Нацисты имеют виды на Триест, который до мировой войны был крупной австрийской базой, — объяснил консул, — но Венеция — более безопасная гавань, к тому же среди здешних мелких островков легче спрятать корабли. — Он покачал головой. — Но давайте не будем гадать, что может случиться. Постараемся получить как можно больше удовольствия от великолепного венецианского вечера и приятного общества, согласны?

Я кивнула. Консул взял бокал просекко и передал мне.

— Так вы здесь в гостях?

— Я приехала на год, учиться в академии, — проговорила я. — Получила стипендию и на время распрощалась с учительской работой.

— Ах как славно! На вашем месте я воспользовался бы этим на полную катушку. Венеция по-прежнему один из немногих цивилизованных городов этого мира. Националистические законы, принятые дуче в прошлом году, должны были устранить евреев из сферы образования, а затем лишить их собственности. Но ничего подобного тут не произошло. Венецианцы живут как жили, благополучно ведут дела с гетто и закрывают глаза на горожан еврейского происхождения вроде нашей дорогой графини.

Я в удивлении уставилась на него, а потом перевела взгляд на графиню Фьорито. До сих пор я толком не принимала во внимание того факта, что она еврейка.

— Но ведь ее муж был итальянским графом, — заметила я.

— Разумеется, был, но это не имеет никакого отношения к ее национальности. Насколько я понимаю, она родилась в Париже, в бедной еврейской семье. Конечно, здесь она пользуется большим уважением и многое делает для города, занимается благотворительностью. Большинство даже не знает о ее происхождении. — Консул придвинулся ко мне поближе. — Я посоветовал ей подготовить план побега, просто на всякий случай.

Подошел слуга с подносом закусок. Мистер Синклер с энтузиазмом занялся ими, а я взяла себе шампур с креветками. К нам присоединились Генри Данби и священник, и тревожный разговор закончился. Я знала, что война уже, возможно, маячит на горизонте, но до сих пор не задумывалась над тем, что мне может грозить настоящая опасность.

Джулиет. Венеция, 9 июля 1939 года

Когда принесли еще еды, разговоры стихли. Фуа-гра на тонких узких кусочках поджаренного хлеба, почти прозрачные ломтики сырокопченой говядины, брускетты с тапенадом — все это было вкусным, будоражащим и новым для меня. Я огляделась и увидела, как сверкают в свете развешанных между деревьями фонариков бокалы и надетые на женщинах драгоценности. Трудно поверить, что всего каких-то пару недель назад я была Джулиет Браунинг, школьной учительницей, которая живет в деревеньке и под аккомпанемент передаваемых по радио вечерних новостей ест на ужин сэндвичи с печеной фасолью. Потом мой взгляд остановился на графе Да Росси. Будучи мужчиной в возрасте, он все еще оставался хорош собой. Я обернулась к Генри, который решил завязать со мной беседу.

— Как тебе здешняя еда?

— Великолепная, правда?

— На мой вкус, немножко слишком затейливая. Я бы каждый день ел стейки или рубленые бифштексы, только подавай!

— Значит, ты, наверно, не из богатой семьи?

Он засмеялся.

— Мой отец сам выбился из низов. Он начинал с продажи автомобилей, и дело у него пошло, несмотря на депрессию. Но мама училась в колледже и для детей хотела того же, поэтому я начал изучать бизнес, а потом открыл для себя искусство. Конечно, папа не собирался платить за то, чтобы я учился живописи, пришлось переключиться на промышленный дизайн. Отец думал, что я смогу спроектировать новый автомобиль и мы на этом разбогатеем — ну, знаешь, переплюнем Форда. — Он издал иронический смешок. — А потом я увидел, что можно подать на стипендию и учиться в Европе, и подумал, почему нет? И вот я здесь. Мой старик, конечно, не в восторге, но платит-то не он, так? Я решил, это мой шанс хоть немного повидать мир, прежде чем я на всю оставшуюся жизнь погрязну в продаже машин.

Я посмотрела на его круглое серьезное лицо.

— Разве ты обязан идти по стопам отца?

— Я — его единственный сын. Если не я, то кто со временем его заменит?

Я задумалась над его словами. Вот и с Лео произошла та же история. Единственный сын обязан оправдать все возложенные на него ожидания и жить не своей собственной жизнью, а какой велят. Потом я поняла, что и со мной дела обстоят похожим образом. Я могла бы в свое время остаться в колледже, работать официанткой, чтобы оплачивать жилье и еду, и в один прекрасный день стать художницей. Но вместо этого я поступила как подобает почтительной дочери, и теперь живу жизнью своей матери, а не собственной.

— Зато сейчас мы оба свободны, хотя бы на время, — сказала я.

— Ты права. Вроде как сюрреализм какой-то, да? Все, что вокруг, и мы с тобой попиваем шампанское в обществе аристократов, которые денег не считают.

— Ну да, — согласилась я.

К нам присоединился Франц.

— Хороший вечер, правда? — проговорил он.

— А ты привык к таким вещам? — поинтересовалась я у него, перейдя на итальянский. — Мы с Генри как раз обсуждали, что это как будто жить в сказке.

— Да, мне тоже так кажется. У моего отца пекарня. Он думал, я сошел с ума, раз собрался учиться на художника. Зачем мне все это, если я когда-нибудь стану пекарем? Я сказал, что научу его делать высокохудожественный хлеб.

Мы посмеялись, но когда Франц отошел, Генри коснулся моей руки.

— Будь с ним поосторожнее, — прошептал он. — Думаю, его подослали немцы.

— Ты считаешь, он нацистский шпион? — потрясенно спросила я.

Генри кивнул.

— У меня просто чувство такое. Все они говорят, что из Австрии, но есть в нем что-то такое неправильное. Не могу упрекнуть его ни в чем конкретном, но…

— Когда же мы увидим ваше новое приобретение? — с нажимом спросила испанка Биби. — Мы умираем от любопытства.

— Ну хорошо, — ответила графиня Фьорито, — следуйте за мной, дорогие мои.

И она повела гостей через застекленные створчатые двери в оформленную с большим вкусом комнату: полы из белого мрамора, голубые, обитые шелком диванчики, низкие золоченые столики. На мольберте в самом центре пряталось под покрывалом большое полотно.

— Витторио, драгоценный мой, не окажешь нам честь? — проговорила графиня. — Раз уж именно ты так умно посоветовал мне эту картину и, более того, добыл ее для меня.