Чарльз Артур Филипп Эндрю Уорик, одиннадцатый герцог Гленорг, глядя на серую воду у причала, раздраженно думал, что вот он и вернулся в Лондон, хотя для этого пришлось нарушить данное восемь лет назад слово.

С большого торгового корабля, на который он сел в Портсмунте, чтобы привычным для моряка путем добраться до столицы королевства, спустили трапы, и пассажиры начали сходить на берег. Но молодой человек не спешил, он даже не зашел еще в свою каюту за вещами, так ему не хотелось вновь ступать на улицы Лондона, а еще меньше ему хотелось принимать отцовское наследство.

Поверенный отца, корректный и невозмутимый Эдвард Трамп неделю назад прислал ему вежливое письмо, в котором уведомлял, что многоуважаемый герцог Адам Георг Артур Виктор, десятый герцог Гленорг, отошел в мир иной, оставив его, своего старшего сына, единственным наследником титула и всего имущества. Поверенный просил милорда герцога срочно связаться с ним и обещал ждать его в Лондоне в своей конторе в течение ближайших двух недель.

Чарльз, или Чарли, как звали молодого человека товарищи по флоту, бывшие в последние годы его единственными близкими людьми, совсем не собирался менять свою жизнь, которая, наконец, устроилась так, как ему хотелось. Подальше от отца и всей тяжелой и нудной рутины, связанной с герцогством, огромными поместьями семьи, их домами, замками и безумными богатствами, накопленными множеством поколений его мрачных и деспотичных предшественников. И вот теперь эта ноша, от которой он сбежал, все-таки упала на его бедную голову, отнимая самое главное, что он добыл себе за тридцать лет жизни — свободу.

Молодой человек с отчаянием спрашивал себя, почему это случилось сейчас, когда он был без пяти минут капитаном корабля, и не какого-нибудь, а знаменитого «Виктори» великого Нельсона. И теперь он, перечеркнув все свои планы, должен будет оставить службу и, напялив дурацкую корону с земляничными листьями, заседать в Палате лордов.

Чарльз помнил, как тяжело дались ему последние восемь лет, пока он добился того, что морские волки, герои Трафальгарской битвы, стали воспринимать «милорда маркиза» всерьез, а в последний год уже считали своим лидером. И теперь смерть отца ставила жирный крест на всей его, с таким трудом заслуженной карьере.

В памяти герцога всплыли слова матери, учившей его, что если ничего нельзя изменить, значит, не нужно терзаться, а следует думать о хороших и светлых моментах жизни. И он тут же спросил себя — что ему теперь кажется хорошим? Ответа не было.

Почувствовав, что опять сползает в тяжелую тоску, из которой он безуспешно пытался вылезти все время пути на этом неповоротливом гражданском грузовом судне, Чарльз потер виски и отвернулся к противоположному борту. С другой стороны причала стоял изящный трехмачтовый корабль, легкий и быстроходный, какие стали строить из-за блокады, объявленной Наполеоном Британии, когда только быстрый ход спасал судно от погони французских сторожевиков, топивших все корабли, заподозренные в связях с Англией.

Герцог с удовольствием вспомнил, как ловко они их обогнали. Видно, капитан знает свое дело, да и команда — отличная, паруса поставили слаженно.

Память услужливо подкинула ему другую картину: молодая девушка с развевающимися на ветру волосами цвета красного дерева радостно прыгает и хлопает в ладоши на капитанском мостике. Он тогда еще подумал, что капитан корабля не боится морских примет: ведь женщина рядом с моряком на капитанском мостике — не просто плохая, а ужасная примета.

— Да вот же она, — пробормотал Чарльз и начал с любопытством наблюдать за девушкой в зеленом платье.

Прическу, растрепанную ветром, она так и не удосужилась поправить, а соломенная шляпка болталась на ее спине, свисая на широких шелковых лентах, завязанных на шее. Девушка стремглав летела навстречу мужчине, чем-то напоминающем самого Чарльза, он был так же высок, черноволос и смугл, да и глаза, насколько можно было это угадать издали, были такими же черными. Молодые люди встретились на середине палубы, и девушка бросилась на шею встречающему.

Чарльз оценил эффектную внешность мужчины и попытался понять, кого он видит — мужа или жениха. Его и без того плохое настроение еще ухудшилось — почему-то ему не хотелось, чтобы это непосредственное, веселое создание уже было связано с мужчинами.

На палубу поднялись еще какие-то женщины, и черноволосый красавец занялся ими, а незнакомка, так заинтриговавшая Чарльза, отошла к борту и задумалась. Она стояла лицом к нему, но не замечала никого и ничего вокруг, не реагировала даже на его пристальный взгляд, а ведь он стоял у борта, не скрываясь. Приняв какое-то решение, она подняла на него невидящие глаза и, резко развернувшись, побежала к своим родственникам. А он оцепенел, увидев эти широко распахнутые яркие зеленые глаза под темными дугами тонких бровей. Девушка была ослепительной красавицей.

Герцог проследил за тем, как высокий господин проводил всех своих дам на берег и усадил их в коляску, ожидавшую на пристани. Три служанки остались присматривать за сундуками, которые матросы сносили на берег и грузили на длинную повозку. Наконец, и погрузка закончилась. Служанки уехали вслед за телегой с вещами, а он все стоял на палубе.

— Милорд, — окликнул его робкий голос, — капитан просил сказать, что все пассажиры уже сошли.

Чарльз повернулся и увидел юношу-юнгу, переминающегося с ноги на ногу.

— Хорошо, я сейчас тоже уйду, — успокоил он паренька и, повернувшись, сбежал в свою каюту, взял потрепанный в походах саквояж из оленьей кожи и направился к трапу.

Чарльз действительно был последним пассажиром, причал опустел, и он, сбежав по сходням, быстро зашагал к выходу из порта. Через четверть часа ему удалось поймать кэб, и еще через полчаса он входил в ворота своей лондонской резиденции на Аппер-Брук-стрит.

Отец безвыездно жил в Гленорг-Холле, огромном поместье в сорока милях к западу от Лондона, поэтому дом в столице был закрыт. Из прислуги там постоянно жили не более пяти лакеев и горничных во главе с дворецким, поэтому молодой человек не удивился, что у ворот его никто не встречает. Открыв калитку одним из двух ключей, присланных поверенным, он прошел к дому и остановился, залюбовавшись строгим изяществом трехэтажного здания, построенного его дедом для своей молодой жены в модном тогда стиле классицизма. Высокие окна по фасаду, белые полуколонны на втором этаже, изящный греческий портик над парадным крыльцом — всё всколыхнуло в нем прежние чувства, сладостные воспоминания детства. Тонкая фигура матери в белом утреннем платье как будто мелькнула между колонн на крыльце и исчезла. Чарльз мотнул головой, отгоняя видения, и быстрым шагом направился к дому.

Второй ключ подошел так же, как и первый. Герцог вошел в вестибюль и начал бродить по комнатам, пытаясь найти кого-нибудь из слуг. Но на его крики отвечало только эхо в пустых комнатах — в доме никого не было.

— Что за чепуха, — выругался Чарльз, не понимая, что ему теперь делать.

Швырнув саквояж на диван в большой парадной гостиной, герцог развернулся и пошел к выходу. Найти кэб в аристократическом районе Мэйфэр было невозможно, поэтому ему пришлось около часа идти пешком по направлению к конторе Трампа, пока, наконец, он не увидел свободный экипаж. Через полчаса он подъехал к респектабельной конторе поверенного их семьи в престижной части Сити, расположенной в безумно дорогом доме, выстроенном сто пятьдесят лет назад знаменитым архитектором Реном. Над дубовой дверью, богато отделанной бронзой, была сделана красивая надпись: «Направляй нас, Господи». Чарльз улыбнулся. Эдвард Трамп выбился из самых низов Сохо благодаря своему уму и железному характеру, поэтому особенно ценил свое теперешнее положение и трепетно относился ко всем атрибутам жителя привилегированного финансового района, выбив над дверями старинный девиз Сити.