— Конечно, живите, — согласилась Алешина мама. — Только очень прошу, не напускайте полный дом воробьев. А то ведь мы не инопланетяне, нам милиция не станет покупать новую мебель.

Владислав Валентинович в это время салфеткой собирал пролитый соус, и Ирина Константиновна помогала ему.

— Зачем же так кричать? — сказал он мимикру. — Я из-за этого опрокинул соусницу.

— Ничего-ничего, — успокоил его Фуго. — Воспитанный человек не тот, кто никогда не прольет соус, а тот, кто прольет его на соседей и не заметит этого.

Все начали смеяться над тем, как Фуго переврал известный афоризм, а затем Ирина Константиновна с грустью в голосе проговорила:

— Жаль, что лето закончилось. Так было весело. К тому же мы не дослушали "Записки железного гуманоида".

— Придется вам чаще приезжать к нам в Москве, — сказала Светлана Борисовна.

— Да, хотелось бы узнать, как Цицерон добрался до Земли, — проговорил Владислав Валентинович.

— До Земли? — переспросил Фуго и вдруг закричал: — Вспомнил! Я вспомнил, зачем завязал третий и четвертый узлы! Третий, это чтобы сказать вам, что мы с тетушкой решили остаться на Земле насовсем.

— А четвертый? — почти в один голос спросили Алеша и его родители.

— А четвертый, чтобы спросить у вас: вы рады?

— Конечно рады! — воскликнул Алеша, и родители с удовольствием его поддержали.

— Да, забыл сказать, Фуго, — обратился к нему Алексей Александрович. На следующий год в начале лета я улетаю в экспедицию на твою родную планету Федул. Если Алеша хорошо закончит учебный год, я возьму его с собой. Глядишь, тоже биологом станет. А у тебя есть возможность слетать на родину.

— Ур-ра! — закричал Алеша, а мимикр задумчиво почесал живот, посмотрел в потолок и медленно ответил:

— Заманчиво. Ну хорошо, уговорили. Мы с тетушкой летим с вами.

— Я так давно не была на родине, — покачала головой Даринда.

— Думаю, там мало что изменилось, — ответил ей Фуго и вдруг негромко запел старинную русскую песню: "Родина, тебе я славу пою. Родина, я знаю мудрость твою…".

После обеда Алексей Александрович со Светланой Борисовной начали собираться в Москву, а Алеша с Фуго пошли прогуляться по деревне, а заодно и проститься. Они молча шли по деревне и каждый думал о своем. Мысли Фуго вертелись вокруг телепередачи о нем. Он представлял, как завтра миллионы землян посмотрят телевизор, а потом засыпят его письмами и даже посылками с разными полезными вещами. "Да, слава штука хорошая, — думал Фуго. — И чего я столько времени болтался по разным планетам? Надо было сразу лететь на Землю, давно бы уже стал миллионером или кинозвездой. Оказывается для этого надо всего лишь родиться инопланетянином. Надо бы вставить эту умную мысль в свою книгу воспоминаний".

А Алеша мечтал о предстоящем путешествии на родную планету мимикров. Он уже мысленно представлял, как они с Цицероном и Фуго путешествуют по девственным джунглям, избавляют родное поселение Фуго от кровожадных ажоров, а затем находят пропавших родителей Фуго. "Да, хорошая штука опасное приключение, — думал он. — Жаль, что столько времени уходит на учебу. А то бы я круглый год перелетал с одной планеты на другую и давно бы уже стал самым знаменитым путешественником".

— Вы приезжайте хотя бы иногда, — сказал Фуго.

— Конечно будем, — ответил Алеша. — А по телефону мы можем разговаривать хоть каждый день.

— Точно! — обрадовался мимикр. — Эх, и поболтаем же мы с тобой.

— По телефону можно даже играть в шахматы, — сказал Алеша.

— Это как же? — удивился Фуго.

— Очень просто, — ответил Алеша. — Мы играем на двух досках. Я на своей, ты не своей. Я говорю тебе по телефону свой ход, и ты передвигаешь мою фигуру. Потом ты говоришь, как пошел, и я передвигаю твою.

— Так если я не буду видеть твою доску, ты же можешь спокойно украсть у меня фигуру, а то и три, — сказал Фуго.

— Могу, — ответил Алеша. — Но не буду.

— Тогда и я не буду, — подумав, сказал мимикр.

А вскоре родители погрузили вещи в автомобиль и позвали Алешу.

— Пора, — сказал он мимикру и опустил голову.

Прощание было долгим, и тяжелым. Тетушка Даринда вдруг разрыдалась, как-будто они виделись в последний раз, и Светлане Борисовне пришлось дать ей успокоительных таблеток. Когда же Даринда немного успокоилась, и Алеша с родителями сели в машину, из дома послышался страшный вопль Цицерона:

— А меня-то забыли!!! Меня забыли!!!

Алеша выскочил из автомобиля и сбегал за головой робота. При этом Цицерон страшно возмущался и обвинял своих друзей в черствости.

— Ты же чуть не оставил меня с этим инопланетным охломоном! — говорил он. — Ты же чуть не бросил меня одного! Да это все равно, что снова утопить меня в реке!

— Прости, Цицерончик, — извинялся Алеша. — Я не знаю, как это получилось.

— Зато я знаю, — печально проговорил Цицерон. — Тебе наплевать на меня.

— Это не правда, Цицерон, — попытался разубедить его Алеша.

В Автомобиле Цицерон повторил все те же упреки Алексею Александровичу, а затем вдруг разнылся:

— А я-то думал, что чего-то для вас стою. Тело пообещали, а сами… Э-эх!

— Перестань ныть, Цицерон, — сказал ему Алексей Александрович. — Ты же железный мужик, а ведешь себя как кисейная барышня. Будет тебе Москва, новое тело и космическое путешествие в следующем году.

После этого Алеша с родителями ещё раз попрощались с мимикрами и Алексей Александрович завел мотор.

— Если в Москве вам понадобится сменить мебель, звоните мне, — крикнул Фуго. — Я мигом приеду ломать старую.

— Обязательно позвоним, — пообещала Светлана Борисовна.

Автомобиль тронулся с места и покатил по игнатьевской улице. Фуго с Дариндой стояли у калитки, смотрели им вслед и помахивали носовыми платками до тех пор, пока машина не скрылась за поворотом.

Автомобиль выехал к реке, и Алеша помахал Николаю Бабкину, который все так же стоял на своем посту с удочкой в руке. Рядом с ним по-прежнему сидела кошка Ксюша и немигающим взглядом смотрела на поплавок. Затем, мимо рыбачка прошел огромный рыжий детина в рваной телогрейке и с перевязанной головой. Алеша помахал и ему.

Вскоре Игнатьево осталось позади, и автомобиль понесся по идеально ровной асфальтовой дороге.

— В Москву, в Москву! — басом пробормотал Цицерон, а Алеша вдруг вспомнил, сколько пришлось ему пережить за три коротких летних месяца, и подумал: "Никогда ещё не было у меня такого замечательного лета. Наверное, когда-нибудь я тоже напишу свои воспоминания. Надо только интересно жить, и тогда останется только записать все это на бумаге".