деревней?

– Зазноба у него там живет, – ответил я, покашливая. – Валька Тимощук. Она давно по всей деревне растрезвонила, что Кирюха за ней, якобы, на персональном самолете прилетит. Никто не верил. И вот прилетел… Третий день уже, как это случилось. Мы с мужиками в том болоте ковырялись, ковырялись, да вот только это и смогли выловить. Да туда хоть дюжину слонов брось – так даже копыта не достанешь. В прошлом году, перед посевной, трактор туда въехал – и всё, кранты, гиблое дело! Только пузырь выпукнулся с каким-то нехорошим запахом. От него вся деревня потом с трудом дышала, на работу никто не вышел, повсеместно компрессы с водкой на рот накладывали для лучшей фильтрации…

– А что… – пробормотал начальник, осторожно извлекая из-под рваных джинсов приказ. – Разве его родственники живут в вашей деревне?

– Да там каждый второй ему родственник! Вот я, к вашему сведению, прихожусь его двоюродным братом.

– Мгм, – пробормотал начальник и кивнул на диван. – Присядьте…

Я взял со стола зажигалку и подпалил кончик самокрутки. Начальник сел за стол, осторожно сдвинул на край останки дорогого пилота и нажал на кнопку селектора.

– Борисыч, – сказал он (Борисыч – это наш руководитель полетов). – А Вакулин приехал?

– Да, Сергей Михайлович. Вот он, рядом со мной.

– Пригласи его ко мне, пожалуйста.

Я даже закашлялся и чуть не выплюнул самокрутку. Только не это! Начальник позвал в кабинет моего инструктора, с которым до последнего времени мы летали в одной «спарке», и который знает меня как облупленного!

Я лихорадочно думал, как бы избежать разоблачения. Сделать вид, что мне приспичило, и выйти из кабинета? Но это ничего не решит, Вакулин наверняка будет дожидаться, когда я вернусь. А если я не вернусь, то рухнет весь мой план. Попросить начальника, чтобы наш разговор продолжался наедине?.. Я никак не мог найти спасительное решение. Начальник, заметив, что я сижу как на иголках, очень мягко, щадя мои чувства, произнес:

– Я вас прекрасно понимаю и разделяю ваше горе. Извините нас, если можете. Но я уверяю вас, что виновник этой катастрофы уже наказан. Техник, который готовил самолет к вылету, уволен. Вот приказ…

Дрожащей рукой он протянул мне съежившийся от влаги лист с чернильными разводами. Я шмыгнул носом и кивнул. У меня слезы встали в глазах от жалости к начальнику. Он искренне переживал, а я, подлец, его разыгрывал, играл на возвышенных чувствах!

Тут дверь распахнулась и в кабинет зашел Вакулин. Я обмер и втянул голову в плечи.

– Вот из села приехал родственник Кирилла Вацуры, – представил меня начальник.

Я еще ниже опустил лицо, поднял воротник телогрейки и стал яростно пыхтеть самокруткой. Едкий дым выедал мне глаза, в горле с неимоверной силой першило, я кашлял, хрюкал, всхлипывал и заливался натуральными слезами.

– Примите мои… от всего сердца… я очень сожалею… – забормотал Вакулин.

Я видел только его ботинки – замечательные летные ботинки, которым я так завидовал и не раз просил Вакулина продать их мне. Чувство ужаса не покидало меня. Мне страшно было представить, что будет, если инструктор вдруг меня узнает.

– Вот всё, что от него осталось, – тяжелым голосом произнес начальник, и я услышал, как об стол тихо брякнулся обломок щитка.

– Да, – прошептал Вакулин. – Он был в этой футболке… И в этих джинсах…

– Самолет упал в болото недалеко от деревни Сусои, – продолжал начальник и, повысив голос, поскольку обращался уже не столько к Вакулину, сколько ко мне, добавил: – Но мы не имеем (он постучал кулаком по столу), не имеем морального права обвинять пилота в умышленном отклонении от курса!

– Да, – шумно сглотнув, подтвердил Вакулин.

– Потому что мы определили причину отказа двигателя и выяснили, что в катастрофе виноват наш техник Шугайко! – занимался самобичеванием начальник.

– Этот подлец установил в двигатель неисправный датчик фазораспределения, – добавил инструктор. – Мы дали ему деньги на новый датчик, а он свинтил где-то старый, да еще и неисправный.

– «Где-то»! – злобно передразнил начальник. Теперь весь его гнев был обращен к ненавистному технику Шугайко. – Он сам признался, что выменял датчик за бутылку водки у техников аэропорта. А те сняли его с самолета, давно списанного в утиль.

– А с неисправным датчиком далеко не улетишь, – вставил инструктор. – Рано или поздно заглохнет двигатель.

«Так вот какая собака виновата во всех моих бедах! Техник Шугайко! – с облегчением подумал я, так как теперь с меня спадало бремя вины за разбитый самолет. – Найду его и обязательно набью морду!» Самокрутка догорела и теперь обжигала мне пальцы. Я кинул ее под ноги и раздавил сапогом, как обязательно поступил бы мой герой. Инструктор стоял рядом со мной и переминался с ноги на ногу.

– А вы похожи на Кирилла, – вдруг произнес он с едва заметным испугом.

– Двоюродный брат, – пояснил начальник.

– Да, может быть… – рассеянно отозвался Вакулин. – Ухо… и овал лица… Ну просто копия…

Я снова закашлялся.

– Чаю хотите? – предложил начальник.

– Нет, – сипло ответил я.

Начальник скрипнул стулом и перешел к самой трудной части разговора:

– Вы, конечно, можете потребовать у нас моральную компенсацию, но…

– Не надо, – перебил я тем же сиплым голосом и громко высморкался в рукав телогрейки.

– Ну да, понимаю… У вас, безусловно, есть полное право подать на нас в суд.

«Дорогой мой майор! – подумал я. – Когда я вернусь к нормальной жизни, то обязательно принесу тебе ящик водки в качестве моральной компенсации за то, что я сейчас тебя мучаю!»

– Какой суд?! – простонал я. – О чем вы говорите?!

– Так что же вы хотите? – в один голос спросили начальник и инструктор.

– Похоронить брательника по-людски, – ответил я.

– Это само собой, – пообещал начальник. – Это наш долг. Похороним как летчика.

– И чтоб некрофил в газете… – добавил я.

– Некролог, – вежливо поправил начальник. – Некролог обязательно поместим. И памятник закажем.

– Нет!! – заорал я и топнул ногой. – Ни памятника, ни монумента не надо!!

– Как же так? – попытался возразить инструктор. – Что ж за могила без памятника?

– Не надо! – настоял я. –