И вот самое хреновое для мужика – это невозможность исправить сложившуюся ситуацию.

Не в моих силах развернуть время вспять и остаться подольше в коридоре, пообщаться с секретаршей ещё минут десять, банально заглянуть в сортир. Всё уже случилось, и по выражению лица Варвары понятно, что ни хрена она мне не поверит. И не докажу я ей никогда в жизни, что эта бл*дь здесь по собственной инициативе оказалась.

— Варя! Стой! — быстро выхожу вслед за ней в коридор.

Плевать уже, что эта голая дура будет у меня в кабинете делать.

— Варя!

— Девочки, собирайте карандаши, альбомы, поедем.

У неё трясутся руки. Она выглядит несчастной, шокированной и опустошённой. Даже смотреть на меня не хочет, отворачивается.

— Папа, папа! — Бегут ко мне девчонки.

— Не сейчас, мне с мамой поговорить нужно. — Останавливаюсь в метре от них.

— Хватит, наговорились уже, — произносит куда-то вниз, не мне.

— Варя! — Делаю шаг. — Эта женщина не имеет ко мне никакого отношения. Я не знал.

— Конечно, ты не знал, что я завалюсь к тебе в кабинет и увижу, — она делает паузу, как будто боится задохнуться, голос дрожит, грозясь сорваться, глаза полны слёз, — вас вместе.

На Варю страшно смотреть, увиденное разрушило наши едва зародившиеся отношения.

Она запихивает вещи дочек в рюкзаки. Девочки подошли к подоконнику чуть дальше по коридору и оккупировали цветущее растение в горшке, громко решая, можно ли сорвать с него красные бутоны.

— Варя, я не изменял тебе. И в принципе не собирался.

Не вижу смысла оправдываться и как малолетка ныть о том, что Люба сама притащилась и залезла на мой стол.

Подхожу к Варе совсем близко, пытаюсь коснуться, она с отвращением дёргается.

— Знаешь, сколько раз мы занимались любовью сегодня ночью?

— Нет, — качает она головой, кусая нижнюю губу.

Ей настолько больно, что она даже ругаться со мной не в состоянии.

— Четыре, Варь, четыре, — перехожу на шёпот. — На хрен мне кто-то еще? Я что, по-твоему, кролик?

— Я не знаю, Макар. — Отодвигается, трясет её сильно. — Зайди я попозже, картина была бы куда красивее и ярче. — Пытается взять себя в руки, но мастерства не хватает. — Ты сказал, отвезти девочек к тебе домой, а сам ключи не дал, — грустно улыбается, д?ргая молнию на сумке с розовыми пони, но собственные руки её не слушаются.

Сжимается вся, будто ей физически больно рядом со мной.

— Нет. Варвара, эта женщина очень навязчива. До того, как мы с тобой сошлись, между нами были отношения, после — нет.

— В лифте она тебе тоже навязалась?

Варя улыбается, но по щекам текут слёзы. Я хочу обнять её. Мне нужно её обнять, но она не позволит. Станет только хуже. Такое ощущение, что она просто разочарована. Во мне, в нас, в наших отношениях.

В это время за спиной слышится стук каблуков. Подозреваю, что это Люба наконец-то оделась и еле тащится по коридору. Слишком длинные паузы между звоном набоек, будто победительница. Хочется оторвать ей голову за то, что сделала это с нами. Но воевать с бабами — жалкое занятие. Однажды она отстанет. Мне сейчас не до неё. Пусть делает, что хочет.

Девчонки нас не слушают, прыгают возле подоконника. Варя бы уже уехала, но к лифту, виляя жопой, всё так же медленно плетется Люба. Оборачиваюсь. Она ухмыляется. Подходит, кнопку жать не торопится, стоит возле дверей.

Внутри закипает злость. Делаю три шага и жму на кнопку сам. Усмехнувшись, она ждёт кабину, разглядывая при этом мою женщину. Пипец какой-то. Она просто наслаждается тем, что Варя выглядит разбитой. Ну хотя бы молчит, стоит ей открыть рот, и я точно не выдержу.

Из-за неё моя женщина плачет. Из-за неё я, кажется, этой женщины только что лишился. Лифт открывается. Люба делает мне глазки, обернувшись, а затем идёт внутрь кабины. И мои нервы не выдерживают.

Хватаю её за шкирку, вцепившись в ворот какой-то дизайнерской шмотки, и с силой возвращаю в коридор.

— Говори, что сама сюда притащилась!

— Прекрати, Макар, — заступается Варя. — Она же женщина.

— Я не собираюсь ничего ей делать, пусть скажет и всё!

— Я просто хочу домой. — Отворачивается Варя.

— Что-то ты мне перестаешь нравиться, Заболоцкий. — Выдергивает Люба из моих рук ткань своей кофты. — Хамло деревенское!

Двери лифта вновь разъезжаются. Она заходит внутрь. И исчезает с моих глаз. Наконец–то.

Варя сразу же жмёт кнопку, чтобы вызвать лифт по новой и отворачивается, не желая видеть меня.

— Варя, ты нужна мне.

Делаю попытку приблизиться.

— Я просто уйду, Макар, и всё. Пожалуйста, давай закончим на этом, я просто не могу, понимаешь. Больше не могу.

Надо что-то сделать. Исправить ситуацию. Понимаю, выглядит это ужасно. Но я не изменял. Нам хорошо вместе.

— Прости, Варь, что не решил наш вопрос как-то иначе, что привязать пытался детьми, что в суд потащил. За таблетки прости. Мне не стоило тебя в клетку сажать, вижу что театр — это твоё, но я так боялся тебя потерять! Я должен был найти компромисс, а не менять таблетки, — выдаю как на духу то, что давно мучило меня.

Лифт со звоном открывается. Варя не реагирует на моё признание.

— Даша, Маша, пойдёмте.

— А куда мы поедем? — зевает младшая.

— Ко мне. — Гладит Варя Дашку по голове, с трудом раздвигая губы в улыбке.

— Ну неет, я не хочу.

— И я не хочу, — вторит Машка, — мне нравится, когда мама у нас дома. Когда мы все вместе дома. Все вчетвером.

Варвара сжимает губы, запрокидывая лицо, чтобы не расплакаться при детях.

— Мне тоже нравится, когда мы все вместе, — добавляю я, но меня никто не слышит, потому что двери лифта, закрываясь, отрезают меня от них.

Макар

— Выражаясь литературным языком, ты снова испражнился фекалиями на ваши с Варей отношения. И всё между вами кончено. Чего и следовало ожидать. Всё портить — это прям твоё, Макарий, — улыбается мой старший брат, посыпая кровоточащую рану на моём сердце горсткой морской йодированной соли.

Родственничек, «обожаю» его. Всегда поддержит, блин, в трудную минуту.

— Ты не понимаешь! — Поднимаю ногу и наношу удар слева, затем бью правой и левой по очереди. Роман прикрывается бокс?рскими лапами. Дальше я работаю руками, снова и снова рассекаю воздух, пока по спине ручьём не начинает течь пот. — Эта женщина, Роман, эта Люба — она как пикирующий злыдень — это такое сине-зеленое создание, выглядит, как смесь змеи и очень красивой бабочки. И когда она, то есть Люба, не летает, украшенная огромными шипами на крыльях, она сворачивается в милый серебристый кокон, выжидая. Питается она человеческим мозгом, словом, крайне недружелюбная и прилипчивая тварь.