глубокий вдох-выдох и смотрю на него, на то, как материал футболки обтягивает его мускулистые руки и твердую грудь. Он выглядит уставшим и сердитым. Брови сведены вместе, волосы собраны, хотя несколько прядей выбились вперед.

Наблюдаю за тем, как он делает глубокий вдох, и его грудь расширяется, он бросает в сторону что-то, что держал в руке, и я снова слышу звон. Убирает руки в карманы и у меня щемит в груди. Он не собирается меня обнять, он даже не говорит, просто стоит там, и смотрит на меня, прищурившись. Его голубые глаза сейчас кажутся темными, а губы сомкнуты в тонкую линию.

Я тоже не двигаюсь в его сторону, хотя мне очень хочется. Пытаюсь понять изменилось ли что-то между нами. Это очень трудно, когда он продолжает вот так стоять там.

Я сцепляю пальцы в замок на уровне груди и вздыхаю. — Привет — говорю я и улыбаюсь. Опускаю глаза в пол, а потом поднимаю и снова смотрю на него.

— Привет — он кивает, но не улыбается. Мне интересно обижается ли он на меня за то, как вел себя с ним мой папа и то, что я не пошла за ним. — Не знал, что ты зайдешь.

— Между нами что-то изменилось? — прямо спрашиваю я, Давид дарит мне полуулыбку и проводит рукой по волосам, когда смотрит в сторону.

— Мне не стоило бить твоего отца в лицо. — говорит Давид, когда возвращает свое внимание ко мне. — Но мне не жаль, что я его ударил. — он склоняет голову на бок и ждет какой будет моя реакция на его слова. Я молча киваю, принимаю его чувства и даже понимаю, в какой-то степени. — Теперь, ты скажи мне. Между нами что-то изменилось?

Я молча бросаюсь на него. Запрыгиваю, обнимаю ногами за талию и прижимаю его к себе. Целую его лицо, шею, потом утыкаюсь носом в то место, где плечо соединяется с шеей, и глубоко вдыхаю. От Давида пахнет бензином и машинным маслом вперемешку с его одеколоном.

29

— Детка, я же весь грязный — ворчит Давид, и я отстраняюсь, чтобы посмотреть на него.

Он улыбается, и улыбка меняет его лицо, делая потрясающе красивым. Протягиваю руку и убираю волосы с его лица, улыбаюсь ему в ответ и вижу, как любовь ко мне озаряет его лицо. Глаза приобретают цвет морозного неба, я замечаю, как разглаживается морщинка между бровей и он становится более расслабленным.

Обнимаю его за плечи, когда он двигается и проходит со мной вперед, а потом открывает дверь, и мы оказываемся в теплой уютной комнате. Здесь пахнет апельсинами. Оборачиваюсь, чтобы осмотреться.

Довольно просторно.

Стены в комнате выкрашены в молочный цвет. Одна стена полностью заставлена шкафами и полками. Напротив — большой коричневый диван, у окна стол, на котором стоит компьютер, рядом лежат несколько папок. Над диваном на стене небольшие картины и фотографии в рамках в хаотичном порядке. Рамки все как одна в цвет дивана и шкафов.

Давид валится на диван вместе со мной, а потом приподнимается, стягивает с плеч лямки своего комбинезона и избавляется от своей футболки. Бросает на меня игривый взгляд. — Ты испачкаешься, если продолжишь прижиматься к ней. — поясняет он и облизывает нижнюю губу. Я киваю и втягиваю воздух. А потом опускаюсь и кладу голову ему на грудь, продолжая сидеть у него на коленях. Мои ноги по обе стороны от его бедер, одна моя рука зажата между нами, а другой рукой я провожу по татуировке Давида, той, что на одной стороне груди.

Аккуратно повторяю пальцами каждую линию его рисунка.

— Почему ты не позвонил? — спрашиваю я.

— Не хотел на тебя давить. Решил, что в этой ситуации ты сама должна определиться, что с нами будет дальше.

— Я съехала от родителей — говорю я и поднимаюсь. Хочу видеть Давида. Его брови снова сведены вместе. Провожу пальцем, по его бровям, чтобы он расслабился, но Давид перехватывает мои пальцы и опускает на свою грудь, а потом накрывает своей рукой.

— Что значит, съехала от родителей? У кого ты остановилась? — спрашивает он.

— Я сняла квартиру. — говорю я и вижу, как обижается на меня. — Я не пошла к тебе, потому что не хочу, чтобы это выглядело так, словно я сбегаю от родителей к своему парню. — добавляю я. А потом наклоняюсь и целую его. — Я хочу, чтобы они поняли, что я выросла, что теперь я живу одна, и они больше не могут лезть в мою жизнь, оправдываясь тем, что я еще ребенок. Хочу сама быть ответственная за свои решения, поступки, за свою жизнь и свой выбор. — говорю я ему в губы. Он кивает.

Мы поворачиваемся к двери, когда слышим, как кто-то наигранно прочищает горло.

— Чем вы тут занимаетесь? — спрашивает Богдан и я выпрямляюсь, но по-прежнему сижу на коленях у своего парня. Богдан расплывается в улыбке, и я больше, чем уверена, что хочет сказать одну из своих грубоватых шуточек, от которых меня иногда бросает в жар, от злости. На удивление, он не шутит, вообще ничего не произносит.

Может быть, он знает о том, что сейчас происходит между нами?

— Мы разговаривали. — отвечаю я.

— Очень на это надеюсь, потому что этот диван — мой. — он ухмыляется, а потом смотрит на моего парня — Дав, у нас полно работы. — он кивает в сторону и виновато поджимает губы.

— Иду — отзывается Давид и Богдан выходит из комнаты. Я смотрю на своего парня и вижу то, что видела несколько секунд назад. У меня словно дежавю. Давид виновато поджимает губы, как его брат. Они так похожи. — Детка, у меня полно работы. Как бы я хотел сейчас уйти вместе с тобой.

— Все в порядке. — улыбаюсь я и он улыбается мне в ответ. Моё сердце делает сальто, а потом начинает колотиться как сумасшедшее, я его так сильно люблю. — Я напишу тебе адрес в сообщении. Когда освободишься, мы можем устроить свидание. — шепчу я.

Давид выпрямляется и накрывает мои губы своими.

Я рада, что возвращаюсь домой одна. Потому что у подъезда меня встречают родители.

Мама улыбается и обнимает меня, крепко прижимая к себе, будто мы не виделись целую вечность, а папа молча кивает и осматривает меня.

Мы поднимаемся в квартиру и я начинаю нервничать. Я знала, что мы с папой должны поговорить, но признаюсь, что не была готова делать это сегодня.

Сейчас.

Папа осматривается, а потом медленно проходит, заглядывая