бы даже сжалился над ней сон – веки потяжелели, опустились… Дремота сковала уставшее тело. Ещё минутку бы, но тут – шшшшрр – будто мышь пробежала по полу!

Роза мышей не то чтобы боялась, но по-женски недолюбливала. Поэтому глаза вмиг открыла и насторожилась. В Доме культуры явно кто-то обитал и помимо мышей: вот скрипнула где-то дверь, вот мелькнула в углу недобрая тень, отражаясь в пыльном зеркале какой-то поплывшей рогатой физиономией, а вот и шаги послышались над головой… Девять из десяти женщин сейчас заголосили бы и бросились, сломя голову, в баню, чтобы прижаться к мужскому плечу. Но не такой была Роза! Она встала и тихонько, на цыпочках, пошла на звук.

За фойе, казавшимся обжитым и уютным, следовал пыльный коридор, по обе стороны которого располагались двери – заросшие паутиной и чуть ли не мхом, кое-где на сорванных петлях, угрожающе щерились они выломанными досками. И сразу стало понятно, что председатель – врун, никаких собраний, а уж тем более смотров самодеятельности в таком запущенном месте проходить не может! Роза пошла по коридору к виднеющейся в конце лестнице на второй этаж. На стенах то тут, то там попадались ей пожелтевшие от времени портреты знатных селян, а может, и выходцев из кошмарных снов, с побелевшими от времени глазами и пятнами ржавчины по щекам.

На втором этаже был актовый зал, размерами и антуражем напоминающий пространство тронного зала в готическом замке. Здесь тоже висели портреты, но, под стать залу, гигантские. Суровые лики бородатых вождей, казалось, следили за непрошенной гостьей, осуждая её безрассудство. Одиноко стоящий на сцене стул и свисающий с потолка оборванный провод наводили на мысли о покойниках и привидениях… Но Роза решительно отбросила эти мысли и пошла дальше, а вернее, выше – туда, где слышались чьи-то скрипучие шаги и приглушённые голоса…

На чердак вела обычная приставная лестница. Осторожно – как бы ступеньки не треснули – Роза полезла наверх. Звуки голосов становились всё яснее, хотя, на первый взгляд, чердак был так же, как и всё остальное здание, пуст. Наконец Роза разглядела сбоку маленькую, едва ли в половину человеческого роста, дверцу, под которой виднелась полоска света. Пришлось сесть на корточки и прижаться глазом к щёлочке – а там…

Банный дед, прикрыв мочалом то, что пониже пояса, вольготно расположился на полоке. Ополовиненная бутылка как-то сблизила его с гостем, помогла найти массу общего и раскрыла характер каждого из собутыльников во всей многогранности. Внутреннее пространство баньки при свете керосинки казалось теперь не мрачным, а наоборот, уютным и почти домашним…

– И как это получается, – философствовал банник, – что вот у вас в городе душ есть, а душевности нет? Ведь нет же её, скажи, Вань?

– Это правда, – подтвердил пьяный оператор. – Всё крутится вокруг денег. А так чтобы посидеть душевно, поговорить, выпить, как с тобой, – это не с кем! У меня уже вот это где сидит! Вот!

– Ну так переезжай к нам, Вань! Женишься, дом построишь, ну там дерево, сына, то-сё!

– Не могу, – замотал головой оператор. – Не могу… У меня там… Девушка одна есть, короче…

Тут взгляд Ивана привлекло что-то за грязноватым маленьким банным окошком. Там, сверкая перламутровыми ягодицами, резвилась стайка длинноволосых девиц. В лунном свете их кожа отдавала то зеленоватым, то голубым светом.

– О, а это что такое?!

– Дак это русалки, – лениво махнул рукой банник. – Сегодня же ночь на Ивана Купалу, вот и бродит всякая нечисть по земле… Тьфу…

– А они что… без хвостов?

– Ну ты скажешь тоже! Вот начитаются сказок всяких и подавай им потом хвосты! Да какому мужику хвостатая девка нужна-то? А эти… они ведь каждое лето не по одному мужику в свою трясину заманивают!

– Вот бы посмотреть поближе…

– Не надо, Вань. Это ж русалки! Они не со зла, а так, по природе, но всё равно – уволокут тебя в омут… Не ходи!

– Да я одним глазком только! – Ваню было уже не остановить. На ходу причёсывая пятернёй кудри, он выскочил из баньки.

– Вань! Ну куда ж ты! Ва-а-ань! – банник обречённо вздохнул и с горя опрокинул стакан самогонки. – Э-э-эх! Хороший мужик был… Душевный!

За длинным столом, покрытым протёршимся кое-где кумачом, сидели странные существа ростом с кошку. Те, что мужского пола, были опрятны, одеты в домотканые, чистенькие рубахи, имели бороды, но кое-кто и рожки. Существа женского пола, худые и востроносые, напротив, выглядели неряшливо, будто только что вылезли из давно не чищенной печки, да вдобавок ещё и попали по дороге сюда на зуб к какой-нибудь бешеной собаке. Но всё же, при внимательном рассмотрении, становилось ясно, что и те, и другие принадлежат к одному виду… Говорили существа на обычном языке, правда, с небольшими особенностями – цокая и прищёлкивая, словно белки, занятые добыванием орехов из скорлупы.

– …кацдый год одно и цо щче…

– …а раз цы главный, цо и оцвечай!

– …издревле заведено, цобы домовой при дому цыл…

– …а хде он, дом?

Наконец, резким кашлем прекращая общий гомон, заговорил сидящий во главе стола:

– Цасцо слысцу я, мол, пора на покой. Не справляюсь, мол… Да я щци разви процив?! Я обеимя рукамя за! Наце берицэ власць хоц сейцас! И сами поцом выслуцывайцэ воц эцо всё! А я посмоцрю, как вы справицесь… Буццо я не знаю, какие у нас с вами беды… С кацдым годом бездомных домовых всё больцэ и больцэ. Люди бросаюц дома, в город едуц. И не оц голода бегуц, а цак… Оц скуки… Скуцно им цуц, кульцуры нец! А хде я возьму им эцу кульцуру? Я старцый домовой, а не минисцр кульцуры! За целовецью полицыку я не в оцвеце… У меня вон из всей кульцуры цолька эцоц Дом и есць! Цак цццо ущц и не домовой я никакой, а кульцоровой… Цьфу цы!

Со всех сторон послышались горестные вздохи. Грустно стало даже Розе, не знакомой до этого с проблемой бездомных домовых.

За маленькой дверцей кто-то тоненьким голоском запел на манер колыбельной:

– Сцануць слёзы комом в хорле – удерьжи их, убеди…

– Это горюсцко – не горе, горе будець впереди, – затянул второй, всхлипнув посреди строчки.

– Приструни себя позёстце, поховорку призови – хоросцо-то наживёсси, ты, брац, худо поживи…

Сводный хор домовых и кикимор (а это были именно они) пел до того душевно, что Роза чуть не прослезилась. Она хотела было устроиться поудобнее, чтобы послушать ещё, но неловко надавила плечом на дверцу, и та заскрипела… Хор вмиг замолк.

– Хцо здесь? – просипел угрожающе старший