Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Елена Клименска выпрямила спину и посмотрела ему в глаза без тени смущения:
– Потому что я их видела. Что касается времени, это время наиболее вероятное. Он уехал оттуда в десять, а они разговаривали на углу без двенадцати минут.
– Так значит, на самом деле вы видели их на углу?
– Конечно.
– Браво, госпожа Клименска. Вы это прекрасно выучили, должен признать. А ведь прошло не меньше тринадцати лет.
– Что вы хотите этим сказать?
– Кто помог вам определиться со временем? Комиссар или прокурор?
– Разумеется, оба. Почему…
– Спасибо, – перебил ее Ван Вейтерен. – Достаточно. Всего один, последний вопрос: есть другие свидетели, которые могли бы подтвердить ваши показания?
– Я не понимаю.
– Кто-то, с кем вы тогда только что расстались, например… или встретились, может быть, без пяти десять?
– Нет. Какое это имеет значение?
Ван Вейтерен не ответил. Вместо этого он постукивал пальцами по столу, щурясь от яркого света, бьющего из окна – там простирался согретый солнцем город. Елена Клименска поправила складку на своем серо-бежевом платье, ни на йоту не смутившись.
– Вы хорошо спите ночью, госпожа Клименска?
Она сжала губы в тонкую линию. Ван Вейтерен видел, что с нее достаточно. Что она не собирается отвечать на дальнейшие вопросы и обсуждать предположения.
– Я спросил это просто из любопытства, – продолжил он. – Знаете, в нашей работе иногда приходится быть немного психологом. Например, если бы я был на вашем месте, то есть если бы я засадил за решетку на двенадцать лет человека на основании сфабрикованных свидетельских показаний, то я, наверное, чувствовал бы себя неважно. Вы, может быть, тоже слышали о таких вещах, как совесть и тому подобное…
Она встала:
– С меня хватит ваших…
– Полагаю, у вас были на то особые причины?
– Что вы…
– Я имею в виду, чтобы упрятать его за решетку. Это бы многое объяснило.
– Прощайте, комиссар. Можете не сомневаться, что начальник полиции узнает об этом разговоре!
Она развернулась и сделала три шага к двери, когда Ван Вейтерен поднялся с кресла.
– Чертова старуха, – прошипел он.
Она встала как вкопанная:
– Что вы сказали?
– Я просто пожелал вам хороших выходных. Вы сами найдете выход или вас проводить?
Через две секунды он снова был в кабинете один, а из коридора доносился возмущенный цокот каблуков госпожи Клименски.
«Ну-ну, – подумал он, снова нажав рычаг невесомости. – Так с ними и надо».
32
– Я понимаю, – сказала Синн. – Тебе не нужно оправдываться.
– Он прочитал каждое слово в каждом проклятом протоколе, пока лежал в больнице, – объяснял Мюнстер. – Ему просто необходимо увидеть это место своими глазами, а самому водить машину еще нельзя.
– Я понимаю, – повторила Синн.
Она листала газету и пила кофе. Времени было не более половины восьмого, но дети проснулись еще до семи, и их совершенно не волновало, что на дворе лето и воскресенье… теплое утро, кругом цветут вишни, а птицы оглушительно поют. Это утро проникало в дом через открытую балконную дверь и смешивалось с раздающимся из детской смехом Марики и вечными разговорами Барта о драконах, монстрах и футболистах.
Он поднялся и встал за спиной жены. Погладил ее по затылку и шее. Опустил руку за ворот халата и осторожно стал ласкать грудь, и вдруг почувствовал, как подкрадывается боль, отдаленный страх того, что этот момент пройдет. Эта секунда абсолютного счастья, одна из тех десяти – двенадцати, которые выпадают человеку за жизнь и которые, возможно, составляют ее смысл…
По крайней мере, так это ощущал интендант криминальной полиции Мюнстер. Как однажды объяснил ему дядя Арнольд, когда он сидел у него на коленях: если у тебя в жизни есть двенадцать хороших воспоминаний, то ты счастливый человек. Но двенадцать – это довольно много, поэтому не затягивай с началом подсчета.
Наверное, Синн почувствовала его беспокойство, потому что положила свою руку на руку мужа и прижала ее крепче к своей груди.
– Приятно, – сказала она. – Я люблю твои руки. Мы ведь успеем съездить на пикник во второй половине дня? В Лауерндамм или еще куда-нибудь. Было бы неплохо заняться любовью на природе, давненько мы это не делали… А ты что скажешь, любимый?
Он проглотил комок, внезапно подступивший к горлу.
– Как скажешь, дорогая, – ответил он. – Я вернусь до часу дня. Будь готова.
– Готова? – улыбнулась она. – Я и сейчас готова, если хочешь.
– Черт побери, если бы не дети и комиссар, то…
Она отпустила его руку:
– А может, нам попросить комиссара посидеть с детьми?
– Хмм… – отозвался Мюнстер. – Мне не кажется, что это такая уж хорошая идея.
– Ну что ж, – вздохнула Синн. – Тогда придется дождаться второй половины дня.
Когда Мюнстер притормозил у дома номер четыре по Клагенбург, комиссар уже стоял на тротуаре и ждал. Его плохо скрываемое возбуждение нельзя было не заметить, и, сев на пассажирское сиденье, Ван Вейтерен сразу же достал две зубочистки и начал катать из одного уголка губ в другой. Мюнстер понял, что в этот момент любая попытка заговорить, если он тут же не будет послан к черту, просто окажется бесполезной.
Вместо этого он включил радио, и, проезжая по пустым в воскресенье улицам, они могли слушать восьмичасовой выпуск новостей, где говорили в основном о ситуации на Балканах и новых нацистских выступлениях в Восточной Германии.
А еще прогноз погоды, который обещал прекрасный солнечный день и двадцать пять градусов тепла.
Мюнстер осторожно вздохнул и подумал, что если бы вместо пятидесятишестилетнего, недавно прооперированного комиссара криминальной полиции на пассажирском месте сидела его жена, то, наверное, он положил бы в этот момент руку на ее теплое, освещенное солнцем бедро.
Но, в конце концов, даже сегодня час дня когда-нибудь наступит.
Они остановились у заросшего прохода через живую изгородь из сирени. Мюнстер заглушил двигатель и отстегнул ремень безопасности.
– Нет, ты оставайся здесь, – запротестовал Ван Вейтерен и покачал головой. – Я не хочу, чтобы кто-то дышал мне в затылок. Мне нужно побыть одному и спокойно все обдумать. Подожди меня, пожалуйста, у церкви.
Комиссар начал с трудом выбираться из машины. Шов его явно еще беспокоил, и ему пришлось ухватиться обеими руками за крышу и слегка подтянуться, вместо того чтобы напрягать живот. Мюнстер поспешно вышел ему навстречу, но Ван Вейтерен решительно отверг его помощь.