Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Та каморка.
Я никогда и никому не рассказывала о крошечном пространстве в маминой комнате или о ночи, которую провела в нем. Даже Элль. Друзья знали о моем неодолимом страхе перед темнотой, но не догадывались, откуда он взялся.
Габриэль что-то говорил, но меня уже захлестнули воспоминания.
– В доме кто-то есть, – прошептала мама и отодвинула от стены доску, за которой оказалась тесная каморка в глубине стенного шкафа. – Сиди здесь, пока я не вернусь. И чтобы ни звука!
Это означало: «Не издавай ни звука, или плохие парни тебя услышат». Я сжалась внутри, а она поставила доску на место, утопила меня в темноте. Это была не та темнота, в которой видны слабые силуэты. Чернота поглотила все. Я закрыла глаза и пыталась представить, что все еще лежу в постели.
А потом услышала звуки: скрип ступеней лестницы, шум мебели, которую передвигали по полу, приглушенные голоса. Мне так хотелось, чтобы папа никуда не уходил, чтобы он был здесь. Он бы напугал тех, кто явился в наш дом. Я прижала ладони к доске, молясь о возвращении мамы. А потом дерево чуть подалось под моими руками, и слабый свет заполнил каморку.
Черные точки плясали перед глазами, пока я привыкала к свету. Сквозь щель я видела пол шкафа – мамины красные туфли на высоком каблуке и ее пушистые домашние тапочки. А потом ко мне протянулись мамины руки.
И было что-то еще…
Я постаралась удержать это воспоминание, хотя всю жизнь потратила на то, чтобы его стереть. Обычно для меня все заканчивалось в тот миг, когда мама вытаскивала меня из шкафа. Но было что-то еще… что я старалась забыть…
Когда она меня вытаскивала, я оглянулась на страшную каморку. И передо мной мелькнула картинка, нарисованная на стене, черная, как сама тьма.
Не смотри.
Но я уже взглянула, только никогда не вспоминала этого прежде.
Средневековый крест с ястребом в центре и латинская надпись в нижней части – буквы, которые я видела на руке Габриэля, прежде чем осознала, что он стоял слишком далеко, чтобы я действительно могла их рассмотреть. Остальная часть татуировки, которую я уже видела, должно быть, прорвалась сквозь барьер в моем мозгу, барьер, который я выстроила вокруг той ночи.
А это значит, он говорит правду о моей маме.
Это осознание было куда хуже понимания, что я не пятый член Легиона. Вся жизнь моей мамы оказалась ложью.
– Мне очень жаль, – произнес Габриэль. – Не нам бы все это тебе рассказывать. Это должна была сделать твоя мать.
Элль проскочила мимо нас и метнулась к Димитрию:
– Даже если твой приятель и натирал полы в доме мамы Кеннеди или совался в ее холодильник, это не значит, что она иллюминат.
– Может, они были друзьями и мама Кеннеди даже не подозревала, что Габриэль состоит в ордене, – поддержал ее Джаред. – Ничего ты нам не доказал.
Он не верил Габриэлю. Но он не знал о тесной каморке или о символе.
Он не знал, что эти двое говорят правду.
– Может, ты шпионил, как тот тип, Арчер, – предположил Лукас. – А теперь делаешь вид, что был ее другом.
Мама лгала мне и предала папу. Она была членом ордена иллюминатов.
Джаред быстро подошел ко мне и схватил за руку.
– Она не ваша, – заявил он Димитрию. – Она одна из нас.
Я посмотрела на лица друзей. Лукас и Элль таращились на Димитрия так, словно горели желанием его убить, но Прист и Алара уставились в пол.
Они уже понимают, что я не одна из них.
Джаред крепче сжал мою руку:
– Вы ошибаетесь!
У меня подогнулись колени. Я почувствовала, что падаю, на меня навалилась тьма.
Джаред подхватил меня и осторожно опустил на пол:
– Эй, что с тобой? Ты в порядке?
– Конечно она не в порядке! – сердито бросила Элль. – Посмотри на ее лицо! Она же белая, как призрак!
Я глянула вверх. Габриэль пристально смотрел на меня.
– Ты ведь знаешь, что я прав? – спросил он.
– Кеннеди? – Джаред пытался поймать мой взгляд.
– Моя мама была одной из них.
– Пойду-ка проверю, как наш гость, – сказал Габриэль и направился к контейнерам.
Димитрий кивнул:
– Никогда нельзя недооценивать…
– …зверя, желающего освободиться из клетки, – закончил за него Габриэль. – Я знаю.
Джаред, не обращая на них внимания, поднял меня на ноги:
– Что происходит?
– Татуировка Габриэля, – с трудом выдавила я. – Крест.
Элль обняла меня:
– Что – крест?
– Я видела такой же на стене в мамином шкафу.
Прист и Алара держались поодаль, но прислушивались.
– Это не значит… – начал Джаред.
– Только не надо говорить, что это ничего не значит! – Я покачала головой. – Думаешь, у моей мамы случайно возник крест с ястребом и латинской надписью на стене в потайной каморке за шкафом? – Слезы жгли мне глаза, но я их сдерживала. – Это означает, что они правы.
– Димитрий! – донесся из-за контейнеров голос Габриэля. – Нужна твоя помощь!
– Мы обсудим это позже. – Джаред внимательно смотрел на Димитрия.
Тот побежал между рядами контейнеров, а мы, не говоря ни слова, последовали за ним. В конце прохода я увидела докера, которым завладел Андрас. Рабочего привязали цепями в углу клетки, он насквозь промок от святой воды.
Димитрий надел солнцезащитные очки и протянул руку, останавливая нас:
– Не смотрите демону в глаза, что бы ни случилось. Он именно так перебирается из тела в тело. Ему нужно подобраться достаточно близко, чтобы совершить переход, и если вы проморгаете этот момент, я не дам вам ни одного шанса.
Демон бился в цепях, и Габриэль хлестнул его по спине костяным хлыстом. Из звеньев хлыста – десятков зубов, позвонков и мелких косточек – торчали шипы. Когда кости касались Андраса, колючки глубоко впивались в его кожу, пульсируя и изгибаясь.
Демон взревел от боли.
Я содрогнулась, по моей коже побежали мурашки.
– Эта штука живая? – Прист завороженно следил за хлыстом.
Габриэль отдернул хлыст, и Андрас упал на колени.
– У нас нет времени на твои вопросы.
Докер пытался поднять голову:
– Помогите…
Хриплый голос и русский акцент совсем не походили на прежнюю речь демона.
Я схватила Габриэля за руку: