Мы погрузились на экскурсионную «манту», захватили верхнюю палубу и устроили такой тарарам, что распугали всех увязавшихся следом чаек.

Океанариум в Валенсии был самым старым на всем побережье. Его построили еще в начале двадцать первого века, много раз перестраивали и не однажды пытались закрыть. Его взрывали какие-то чокнутые баскские террористы… он горел… в прошлом веке тридцатиметровый архитевтис, до того момента мирно дремавший в наглухо замурованной витралитовой ванне, вдруг пробудился среди ночи, в считанные часы разобрал систему вентиляции и ушел через полутораметровое отверстие, все руша и приводя в негодность на своем пути, — так и слышатся крики «Свободу узникам жидких казематов!» — и половина коллекции океанариума последовала за ним. В течение нескольких лет Средиземное море походило на невиданный рыбий Вавилон, или на уху из экзотических сортов ихтиофауны, пока силы Океанского Патруля не выловили и не вернули на место самых глупых беглецов, которые не нашли дороги в родные воды, но и не погибли в непривычных условиях обитания. Сам же виновник инцидента был обнаружен спустя два года по вживленному маяку в холодных и богатых рыбой водах Норвежского моря и по здравом размышлении оставлен в покое, а наученные горьким опытом устроители океанариумов впредь зареклись держать у себя крупных головоногих вживе… Обычно я любил здесь бывать, смотреть на бесшумные танцы гигантских рыб в подсвеченной воде, следить за ритмическим колыханием водорослей. Поразиться почти безжизненной, выверенной четвертью миллиарда лет непрерывного плавания механике акульих тел. Рассказывают: когда я, еще совершенный птенец, попал сюда впервые, то потерялся где-то возле тигровых акул. Никто меня не хватился, потому что, когда экскурсия возвращалась, я стоял на том же месте, где и был забыт, и смотрел на все тех же акул… Ведь все знают, что я созерцатель по своей природе.

Сегодня все было иначе.

Потому что со мной была Антония, и она никогда в жизни не видела рыб. Ну разве что на картинках.

— Боже! — закричала она при виде сельдяного короля. — Что это?!

Сельдяной король стоял стоймя в луче желтоватого света, вытянувшись во всю двенадцатиметровую длину своего серебристо-стального тела, через равные промежутки перехваченного темными полосами, распушив гребень на мощном черепе и мерно прокатывая волны по алому спинному плавнику от головы до кончика хвоста. Выглядел он зловеще. Вокруг него водила хороводы суетливая рыбья мелочь, может быть даже сельдь, из числа придворной свиты.

Впервые я почувствовал себя большим и сильным. К слову, это было совсем нетрудно: рядом с Антонией всякий сознавал себя сильным; ну, а я рядом с кем угодно был большим. Этого у меня не отнять.

(То, что это был не живой сельдяной король, а биорепликат, то есть предельно точная, живущая по своим законам, визуально неотличимая от оригинала копия в натуральную величину, я уточнять не стал, чтобы ненароком не принизить остроту впечатлений.)

Я выпятил грудь и расправил плечи. Я откашлялся. Я взял ее за руку. Страшно подумать, я обнял ее за плечи и привлек к себе, как младшую сестренку-несмышленку.

— Успокойся, — сказал я покровительственным басом. — Это всего лишь рыба. Рыбы живут в воде. Иногда они бывают огромными. Хотя бы вот как эта…

— О-о! — выдохнула Антония.

Теперь она увидела китовую акулу. Та мирно дремала в голубоватой дымке, бородавчатое рыло ее находилось в десятке сантиметров от нас, а хвост терялся в бесконечности. Она была настолько велика, что казалась деталью интерьера. В сравнении с нею сельдяной король смотрелся галантерейной цацкой.

— Оно живое? — прошептала Антония.

— Это тоже рыба, — промолвил я уклончиво. — И совершенно безобидная.

Разумеется, акула была биорепликатом. Кому придет в голову держать в аквариуме такую громадину?

— Интересно, о чем она думает, глядя на нас?

— Мы кажемся ей двумя крупными рыбинами, которых, увы, нельзя съесть. Хочешь погулять по ее спине?

— Лучше убей меня, — проскрипела она.

По соседству с медитирующей акулой, словно для контраста, кувыркались, гонялись друг за дружкой и разнообразно демонстрировали себя во всем блеске коралловые ангелы, занклы — настоящий подводный цирк ярких и веселых рыб. Антония была потрясена:

— Такое не бывает! Они не могут быть живыми! Это куклы!

— Они настоящие, — с чистой совестью заявил я. — Хочешь, мы слетаем на Красное море и поныряем среди рифов, где они живут?

— Хочу! — закричала она мне прямо в ухо.

— Северин, Антония, мы будем ждать вас через час на пристани, — сказал учитель Васкес, с понимающим весельем подрагивая усиками, и увел экскурсию прочь.

А мы пошли смотреть моих любимых тигриц.

Они тоже были настоящие. Когда-то их насчитывалось не меньше десятка, а теперь осталось всего три — остальных забрали в другие океанариумы, потому что надежды выловить в океане сколько-нибудь здоровый экземпляр практически не было. Самую большую и старую звали Муэрта-Смерть, молодого самца — Оррор-Ужас, а совсем юную самку — Оскуридад-Тьма. При виде этих живых машин Антония попыталась вжаться в меня, укрыться под моими руками, как под ветками спасительного дерева. Она вздрагивала всякий раз, когда на нас падал мертвящий взгляд одной из акул. Я мог ощущать своими ладонями трепет ее тела, движение ее ребер, тепло ее маленьких грудей. Похоже, она не замечала моих прикосновений, захваченная невиданным зрелищем.

Прошла вечность, прежде чем мы покинули эту часть океанариума. А ведь нас ждали еще рыбы-клоуны и фахаки с их потешными физиономиями и ужимками эстрадных комиков…

— Нагнись! — вдруг приказала Антония.

— Зачем? — спросил я, глупо улыбаясь.

— Ну же!

Я приблизил свое лицо к ее панаме, и она прижалась своими горячими сухими губами к моим, изо всех сил обхватив меня за шею. Я ощутил ее аромат, ее дыхание ворвалось в мой рот вместе с ее языком, я весь провалился в нее, как в сладкую бездну. Антония вздрагивала в моих руках. Кажется, меня тоже трясло. Мы не могли разомкнуть губ. Одна моя ладонь, с ее помощью, уже оказалась под ее тонкой белой — а какой же еще?! — майкой, которая и без того почти ничего не. скрывала, а другая нагло и вполне своевольно улеглась на ее шорты…

…Все это очень походило на ураган, из числа тех, что раз в несколько лет внезапно, словно бы из ниоткуда, накатывают на наш островок и буйствуют там час-полтора, пока не подоспеют службы климатического контроля и не выровняют перепады давления до той степени, чтобы превратить стихийное бедствие в обычную и совершенно безобидную непогоду.

Подоспели они и на сей раз…

Антония первая увидела сеньора Крокодила и резко отстранилась, поправляя панаму.

Принесла же его нелегкая!

Но ураган миновал.

Крокодил не проронил ни слова. Лишь бросил короткий и очень выразительный взгляд на наручный хронометр и удалился. Это означало, что батискаф на пристани дожидается только нас двоих.