Этим «ничего не трогай» Лена вечно доводила Кирюшу до белого каления. Вот и сейчас, пока он бубнил что-то про любовь, она деловито смотрела на него, скрестив на груди руки. Взгляд ее показался Кирюше подозрительным:

– Ты что, не слушаешь?

– Почему не слушаю? У тебя на подбородке крошка. Повернись! И почему замолчал? Продолжай! С чего ты там по мне сходишь?

Рина отвлеклась от картонных человечков и стала незаметно заносить Кирюшу в книжку. Горбоносый, гибкий, с неровно растущими зубами, с тонкими руками, с быстрой мимикой живого лица, Кирюша так и просился на роль беспокойного пажа.

– Схожу с ума. Не знаю покоя и сна…

– Сна не знаешь? А кто вчера в одиннадцать вечера по коридору бегал, швырял подушкой и орал, чтобы все ложились? Что все его достали шумом и спать мешают? – вспомнила Рина.

– Это шоковое состояние! При любви такое случается, – сказала Лена. – Отстаньте все от моего Кирюши!

Она за рукав отвела Кирюшу в сторону, сама села на табуретку и, сложив на коленях руки, поощрительно произнесла:

– Продолжай, пожалуйста! Ты остановился на том, что не знаешь покоя…

– Я не знаю покоя! Я его не знаю! – забубнил Кирюша, восстанавливая прерванную нить мысли.

Закончив главу, Рина забежала за Сашкой. Им пора было на дежурство. Территория ШНыра охранялась еще тщательнее с того момента, как холм с разрушенной Дозорной башней достался ведьмарям. Теперь на холме постоянно находился их пост. Не менее двух боевых четверок, а в небе – гиелы.

Увидев в зарослях Горшеню, Рина с Сашкой подошли к нему. Гигант, замерев, стоял к ним спиной и глядел на соляную сосульку, косо торчащую в земле и точно целящуюся в Зеленый лабиринт. От сосульки он держался метрах в двух. Когда же Сашка попытался приблизиться, Горшеня схватил его и переставил далеко в сторону.

– Смерть. Нельзя! – отрывисто произнес он, пальцем проводя по воздуху черту от сосульки к главной закладке. Потом подхватил Рину под локти и огромными прыжками понесся сквозь парк. Вскоре он замер и опустил Рину на траву, показав рукой, чтобы она оставалась на месте. Рина увидела еще одну сосульку. На сей раз та торчала в старом пне, но тоже имела наклон, указывающий на Зеленый лабиринт.

Сосулька была светлой, но не прозрачной, как кусок слипшейся соли или льда. Рина попыталась коснуться ее палкой и едва успела отдернуть руки, потому что палка осыпалась прахом.

Вскоре по направлению к лабиринту быстро прошла Кавалерия. Рину она с собой не позвала и вообще, кажется, не помнила о ней. Вскоре Кавалерия вновь появилась из лабиринта, озабоченная и суровая. Рина заметила, что нерпь на руке у Кавалерии мерцает тускло, светом больной луны. Обычно же у любого, кто возвращался от закладки, нерпь сияла так, что обжигала глаза. Значит, каменный фонтан продолжал слабеть.

* * *

Вскоре все свободные от дежурства шныры были собраны в большой аудитории на первом этаже.

– Это не сосульки! Это осколки окаменевших эльбов. Все они нацелены на каменный фонтан. Сосульки тянут закладку каждая в свою сторону, разрывая ее на части, – сказала Кавалерия.

– А нельзя ли их как-нибудь… того? – Ул сделал движение, которым выдергивают занозу.

– Мы даже приблизиться к ним не сможем, – ответила Кавалерия. – Я уверена, что та ведьма, которая втыкала их через карту, уже мертва. Или, возможно, Гай прибег к услугам псиосных. Даже Горшеня не берется от них избавиться.

– А если издали? С помощью чего-нибудь? – Вадюша посмотрел на руку на нерпи Кавалерии.

– Приятно, что ты так высоко оцениваешь мою жизнь… Но даже если я временно передам свой уникум тебе, чтобы ты смог собой пожертвовать, – тут Кавалерия сделала задумчивую паузу, во время которой Вадюша несколько побледнел, – едва ли это поможет. Все сосульки напрямую связаны с болотом.

Вадюша соображал быстро. Особенно когда находился под угрозой самопожертвования. И поэтому торопливо сказал, что отзывает свое предложение назад.

Меркурий встал.

– Все шныры. За мной. Будем готовить лабиринт. К обороне, – приказал он.

– Все, кроме двух младших пятерок! – поправила Кавалерия. – Задержитесь, пожалуйста!

Когда в аудитории остались только десять младших шныров, Кавалерия жестом попросила их пересесть на первый ряд. Не начиная говорить, она смотрела на Фреду с ее выпуклым лбом и толстой тетрадью, в которую та и сейчас готовилась что-то записывать. На Влада Ганича. Прежде чем сменить место, тот тщательно осмотрел сиденье и вытер его влажной салфеткой. На уютную Лену, захватившую с собой вязание. На красавицу Лару. На Даню, у которого проступили все вены – зрелище, требующее стальных нервов. На Кирюшу, нетерпеливо ерзавшего на месте. На Сашку. На Макара, гонявшего во рту спичку. На Рину, которая, беспокоясь, кусала ногти. «Волнушки? – спрашивала она себя, и сама себе отвечала: – Волнушки!»

– Вас десять, – сказала Кавалерия. – Вы прошли непростой путь: для кого-то трудный, для кого-то очень трудный, а для кого-то даже еще не осознанный. И до сих пор вас десять. Обычно в этот период едва ли половина новичков остается в ШНыре. У кого-то погибает пчела, кто-то уходит сам. А вы до сих пор все у нас. Не странно ли?

– В рамках статистической погрешности! – сказал Даня, прикинув что-то в уме.

– Возможно. Однако у меня есть и другая версия. Вы здесь, чтобы доставить в ШНыр закладку, о которой говорил Митяй Желтоглазый.

Кавалерия посмотрела на Рину, напоминая ей о недавнем разговоре.

– Откуда? Из Межгрядья? Я пас! Мне еще жить не надоело! – заявил Влад Ганич.

Он и до Первой-то гряды едва нырял. Возвращался красный, точно вареный, и по два дня сидел у улья, весь обсаженный золотыми пчелами.

– Я тоже пас! – сказала Лара. – В прошлый раз мне пришлось отдавать закладку для идеальной кожи! Это была такая мука! Она мне прямо руку прожигала: я чувствовала, какая у меня была бы кожа, если бы я оставила ее себе!

Кавалерия стояла у доски, чертя по ней обламывающимся мелом. Вот эта чертами обозначенная масса – видимо, болото. Вот накрененные сосны, вот Первая гряда, тут Вторая. Больше Кавалерия ничего не рисовала, лишь поставила знак вопроса.

– Я не убеждена, что закладка за Второй грядой, хотя изначально она, конечно, оттуда. Яра когда-то была с ней рядом. Ныряла ли Яра за Вторую гряду? Вряд ли. Она мало что запомнила, но говорит, что это было такое счастье, что она ни о чем больше не могла думать… Настоящее счастье тебя растворяет. Время, пространство, логика, последовательность событий – это все категории нашего мира. В вечности все будет слитным, без разделений. Это и Гай давно понял, иначе не рвался бы к сердцу двушки.

– И что? Нам вдесятером нырять за Первую гряду? – нетерпеливо спросил Сашка.

Он не понимал, почему они все еще здесь, когда все так просто.