– А ты молчишь? – спросил Птах.

– Молчу.

В миг, когда он отдал перчатку, что-то изменилось в нем, и теперь он пытался понять, что именно.

Птах удовлетворенно кивнул.

– Да-а, Тиграныч – он такой. Может, если хочет! – подтвердил он, и автобус уехал, мигнув на прощание аварийкой.

Продолжая вслушиваться в себя, Рузя вернулся в ШНыр. Заглянул в пегасню, на кухню и наконец поднялся на второй этаж. Направился было к себе в комнату, но тут к нему подскочила Наста. Рузя рассеянно посмотрел на нее, пытаясь понять, что ей надо.

– Это не ты в моем чемодане рылся? – спросила она.

Рузя терпеливо смотрел на Насту. Она его слегка раздражала. Вечно ей что-то надо. Вечно чем-то грузит. Но, с другой стороны, вместе учатся. Нет смысла ссориться.

– Пропало что-то? – вежливо уточнил он, зная, что перчатки хватиться невозможно.

– Да вроде ничего…

Наста отпустила его рукав.

– Слушай, – сказала она, волнуясь. – Ты не поверишь, но у меня, кажется, ноги больше не болят! И колено ныть перестало. Может, рискнем и расковыряем гипс?

– Я на себя ответственность брать не буду! Это пусть медики решают! – авторитетно произнес Рузя и вперевалку пошел в свою комнату. Наста удивленно смотрела ему вслед.

Рузя был доволен своим ответом. Но все же что-то его смущало. Обвинение, что он рылся в чемодане? Да нет, чушь какая! Рузе казалось, что у него что-то похитили. Но как? И что?

В одних людях жизнь бьет ключом, а из других капает как из протекающего водопроводного крана. У Рины жизнь извергалась водопадом. Рина так спешила жить, что захлебывалась. Вот и сегодня – еще вечер не наступил, а она уже сделала миллион всяких дел и теперь сидела в комнате и печатала. Причем, конечно, сразу роман. На рассказы решила не размениваться, хотя они, по слухам, лучше прокачивают начинающих писателей, делая их прозу выпуклой в деталях и лаконичной.

Чтобы не запутаться во внешности героев, которых развелась у нее целая толпа (попробуй припомни, у кого глаза просто зеленые, а у кого серо-зеленые), Рина отобрала у Лары пачку модных журналов. Пересмотрела их и подобрала те типы, которые были ей нужны. Затем безжалостно вырезала ножницами, наклеила на картон и рассадила куковать вокруг ноутбука. Тут было несколько королей, четыре герцога, один граф, шесть рыцарей, с десяток баронов, пять брюнеток, две блондинки и одна ведьма, склеенная из двух человечков, поскольку Рине требовалось злобное старое лицо на прекрасном теле.

– Вот ты, герцог, что ей сказал? А ты что ему ответила? Эй, не вались лицом на клавиатуру! У тебя буквы на спине! Такие вещи приличной девушке надо скрывать! – бормотала Рина, печатая со скоростью закипания пластика на клавиатуре.

Рядом с ней стояли Лена и Лара. Лара жалела свои журнальчики и ножнички, зато Лена посматривала на Рину с интересом. Рина умела увлеченно играть. А когда человек увлеченно во что-то играет, не замечая ничего вокруг, его игра становится вытесняющей. Все бросают свои занятия и пытаются к нему присоединиться. Даже в детском саду случается, что, когда маленькая девочка самозабвенно играет с поломанной куклой, все бросают свои игрушки и, завидуя, толпятся вокруг. Всякому кажется, что поломанная кукла содержит в себе какие-то тайные возможности. Но если дать им эту куклу, они через минуту к ней охладеют, потому что не в кукле совсем дело.

Не успела Лена всерьез заразиться от Рины вирусом творчества, как в комнату явился Кирюша. Пошатался, потрогал на подоконнике разные предметы.

– Положи! – велела Лара, когда Кирюша попытался стянуть у нее из косметички какую-то заинтересовавшую его женскую штучку.

– Что это хотя бы?

– Если ты не знаешь, что это, то, скорее всего, тебе это и не нужно! – сказала Лара.

Кирюша с неохотой оставил косметичку в покое и стал признаваться в любви. Причем Лене, потому что чувствовал, что его акции выше котируются именно у Лены. С Леной можно будет капризничать, жаловаться, притворяться непонятым гением, не ночевать дома, а она будет кормить его и жалеть, как хозяйка моет в тазике, кормит и гладит своего поцарапанного в драке грязного кота.

Лара же, как и Кирюша, начало берущее. Ее надо носить на руках и сдувать с нее пылинки. А он, Кирюша, не фен и не пылесос, так что, увы, прекрасными длинными ногами и ресницами-опахалами придется пожертвовать. Все это Кирюша, конечно, скорее ощущал, чем проговаривал. Такие вещи ощущаются на полутонах.

Многие черты Лены Кирюше нравились. Южный текучий голос. Волосы в толстой, лениво заплетенной косе. Нравились всякие словечки. Лена, хотя и жила в Киеве, пока ее не позвала пчела, по-украински говорила не особенно свободно. Но зато русская ее речь была размыта кучей всяких южных оборотов: «пойти до кого-то», «соскучиться за кем-то», «смеяться с кого-то». Кофту с капюшоном она называла «пайта», а когда ей говорили, что в Москве пайту называют толстовкой, не верила.

– В честь Льва Толстого? Он такую не носил!.. А еще в Москве вашей киоски называют «палатки»!

Слово «палатки» Лена выговаривала с невероятной насмешливостью. «Пя-ялатки». И с такой же насмешливостью выделяла «а» в слове «Москва». Получалось «Ма-а-асква».

Даже лень у Лены была деятельной. Вроде бы она и ленилась, а с другой стороны – все вокруг нее происходило само собой. И руки у нее были золотые.

– Мыло сейчас все сами делают! Это не так интересно, – заявляла она. – А интересно самой делать духи! Эфирные масла нужны. Жасмин, лаванда, тубероза, герань, мирт… Мускусные всякие штучки… Из дубового мха еще можно. А дороже всего розовое масло. Просто бешеных денег стоит. А все потому, что на литр масла идет тонна розовых лепестков. И все это разводится чистым медицинским спиртом. Он идеальный растворитель. На боярышнике нельзя. На всяких асептолах тоже…

– А где ты берешь чистый спирт? – заинтересовывался Макар.

– Дядя из Уфы присылает.

– Хороший дядя! А если не достанешь спирта?

– Ну тогда нужна другая база-носитель. Миндальное масло, например. Верхней нотой идут цитрусовые. На базовые ноты – всякие смолы… Кирюша, не размахивай ручками! Ничего не трогай!