Часть палубы превратили в аудиториум. По стенам, выстроенным из оплавленных и обтесанных костей, спускались полотнища из сшитых полос кожи. Массивные скамьи из металлолома, окаменевших костей и других, менее очевидных материалов поднимались от гигантской сцены, которой был отведен весь центр. Зрителей на скамьях было немного, и они приходили и уходили, когда им хотелось.

Сцена, как и аудиториум, была построена, в отличие от стен и скамей, из живой плоти и кости. Она состояла из тел, сплавленных и сшитых, тщательно обрезанных, подогнанных и укрепленных. Олеандр был доволен результатом. Сделать все правильно получилось не сразу: задние опоры постоянно умирали.

Сцена вздохнула, закричала и изнеможенно опустилась, когда по ней с самодовольным видом зашагали какофоны. Восковая плоть на спинах покрывалась волдырями и ранами от когтей на ботинках, а кости скрипели под весом шумодесантников, начинающих атональный кошачий концерт. Несколько голов, выдающихся из-за края сцены, как статуи гаргулий, стонали, наслаждаясь болью. Крики усилились до крещендо, догоняя вопли шумодесантников, и из проходов между скамьями на сцену выскочила группа танцоров.

Одни танцоры держали ножи в руках, у других клинки были пристегнуты к гниющим культям, и все они атаковали друг друга, двигаясь в такт музыке. Дети Императора, стоявшие у кулис, хлестали самых медленных шипастыми плетьми, помогая дойти до еще большего исступления. Гулос метался среди рабов, как молния, прыгая, выгибаясь и атакуя. Рабы спотыкались о собственные внутренности или оседали на пол, хватаясь за перерезанные горла. Толпа аплодировала.

Мерикс, в отличие от всех, представлением явно не наслаждался. Он всегда искал удовольствия в духовной сфере, а не в физической. Отвернувшись от сцены, он спросил:

— Чего тебе, апотекарий?

— Я просто хочу знать, как ты себя чувствуешь, брат.

Олеандр взял кубок с подноса проходящего мимо раба и осушил его в несколько глотков. Горло приятно обжег яд нерожденных, к которому явно подмешали какую-то кислоту.

— Ты мне не брат. У меня нет братьев, — ответил Мерикс. Его сиплый голос с трудом просачивался из-за дыхательной маски, а кожа по краям от нее была красной — должно быть, там развилась инфекция. Разглядывая Узника Радости, Олеандр заметил, что тот старается не использовать одну руку и порой подергивается, — признак неправильно сросшегося перелома и, возможно, поврежденных нервов, которым от удара посохом Мучений должно было стать еще хуже. Вторая рука жужжала при движении: протез давно нуждался в замене. Мерикс разваливался на части. Среди тех, кто когда-то бежал в Око, было много таких, как он. Израненных, неспособных вылечиться и неспособных умереть. Но несмотря на все это, еще полезных.

— Полагаю, теперь их ни у кого из нас нет. Наклонись вперед.

— Зачем?

— У тебя шея неправильно залечилась после последней драки с Савоной. Я вижу, что она болит. Хочу взглянуть.

Узники Радости развлекались, пытаясь убить друг друга. На нижних палубах «Кваржазата» шли настоящие войны, в которых Узники направляли племена рабов и мутантов в бой друг против друга. Блистательному эти периодические побоища нравились, и он открыто поддерживал их, когда не вел охоту и не веселился со своими наложницами-нерожденными.

— Отойди от меня, кузнец плоти, — сказал Мерикс, поднимаясь, — Боль — это хорошо. Она даже лучше удовольствия, потому что никогда не теряет остроты, — Он махнул протезом перед лицом Олеандра. Из него вылетели пыль и искры, — Она помогает мне сосредоточиться.

— Да, многие так говорят. Лично я же считаю, что она тебя замедляет. А медленный ты мне не нужен, — Он немигающим взглядом уставился в мутные глаза Мерикса, — Сядь.

Мерикс с кряхтением сел и наклонился вперед. Олеандр ощупал его шею и сразу почувствовал, что кости срослись немного неправильно. Их уже не восстановить.

— Я думал, что ты больше не вернешься, — произнес Мерикс, шипя от боли.

— Нет. Я просто отправился за помощью.

Работая, он одновременно смотрел, как дерется Гулос, как сокращаются и расслабляются его мышцы, как поворачиваются суставы. Он заметил, что Гулос предпочитает использовать левую руку для нисходящих ударов, а правую для косых взмахов, и запомнил, как он сгибает колени и меняет положение стоп. Человеческие тела были атласами боли, и каждое показывало свой уникальный путь. Нужно было лишь понаблюдать за ним, чтобы найти лучший способ его уничтожить.

— Для кого? Для тебя?.. Или нас?

— Это одно и то же. Что говорят Никола и Лидоний? Они с нами? — спросил Олеандр, введя в шею Мерикса кортикальный стероид.

— Никола с нами. Самодурство Гулоса начинает ему надоедать. Лидоний… это Лидоний. Никто не знает, на чьей он стороне. Думаю, даже он сам. Но Никола считает, что он пойдет за тобой, — Мерикс повращал головой и добавил: — Стало лучше.

— Это ненадолго, но можно перенаправить нервы или полностью их заменить. Твои кости изменились… И все еще меняются.

— Я знаю. Боги благословили меня. Моя боль работает не хуже молитв, — ответил Мерикс и вытянул протез: — Посмотри, что тут растет.

Поршни и кабели руки начали покрываться жгутами мышц и перистыми нервами, словно плющом.

— Как знать, может, меня скоро будут называть Благословенным Мериксом, а?

— Может, — отозвался Олеандр, — Когда придет время…

— Когда придет время, мы поступим так, как угодно богам, — сказал Мерикс и посмотрел на Олеандра, — Ты сам командовать не хочешь?

— Нет, — ответил Олеандр.

Мерикс рассмеялся. Его смех был похож на механическое карканье.

— А Свежеватель? — его глаза сузились, — Он с нами?

— О да! Ему все известно. Он поможет в обмен на небольшое количество плоти и кости. И мои братья из Консорциума тоже. Гулос даже спохватиться не успеет. И ты возьмешь контроль над флотом.

— Мы возьмем контроль… брат, — сказал Мерикс и взял Олеандра за предплечье рукой. — А когда все эти нелепости останутся позади, начнем вершить великие дела. Мы вернем нашему легиону былую славу.

— Вернем, — согласился Олеандр. Он изучал лицо Мерикса, пытаясь найти намек на ложь. Его не было. Коварство было, но не ложь. Мерикс был глупцом, рабом ностальгии и надежды. Легионерские войны сломали его, и не только в физическом смысле. А теперь боги запустили когти в трещины и медленно разрывали его на части. Как и Лидония. Как и Блистательного.

— Это часом не Савона там, в толпе?

— Савона. Она наблюдает за Гулосом, как всегда. С ней тоже придется разобраться.

— Необязательно.

— Она не одна из нас, Олеандр. Она не воин Третьего.

— Да, — сказал Олеандр, — Не воин.

Он оставил Мерикса и направился к примитивной сцене.

— Чье это произведение? — спросил он у Савоны, когда отыскал ее.