меня еще труднее. Позвони, пожалуйста, Доджу и спроси его, не сможет ли он купить мою большую работу, которая была на биеннале, он должен ее помнить, т. к. спрашивал, сколько она стоит, когда был в Париже. [См. илл. 63] Ты помнишь эту работу. Тогда я сказала, что я хочу 4 тысячи с половиной. Сейчас я готова продать за 3 тысячи, т. к. нет никакого выхода, если он не захочет, спроси, не сможет ли он одолжить мне какие-то деньги <…> Делаю новую графику и решила сейчас проблему «живописи», т. е. композиций. Кажется, все четко определилось. Надо начинать, невзирая ни на что <…> Если сделаешь все быстро, буду очень тебе благодарна. Пиши быстрее. Одна надежда на тебя.

Целую тебя крепко, твоя Лида.

Всем большой привет.

[На полях] Я попробую сделать фотографии черно-белые со своего триптиха и других работ новых. Ситникову написал Воробьев и дал ему твои координаты, чтобы выслал на твой адрес. Думала, поскорее бы перебраться в Англию и потом к вам. Хотя без денег никуда не двинешься.

Илл. 162. Письмо Л. Мастерковой к М.М.-Т., 15 марта 1979 года.

Архив Музея современного искусства «Гараж». Фонд М.М.-Т. и В.А.-Т.

10.04.1979. Париж – Карбондейл, Иллинойс

Дорогая Риточка!

Получила твое письмо – спасибо. Спасибо за приглашение, но ведь ты и сама понимаешь, что это почти невозможно, разве что если окажусь совсем на улице, но я надеюсь, что Бог меня все же не оставит и что-то образуется <…> Мне хотелось бы получить мои слайды и все о баден-баденской выставке Майоля, а ты мне прислала плохие копии и так мало. Я ждала их 7 месяцев и не могла пригласить Дину, чтобы показать ей. У меня развито чувство благодарности все же, а для тебя я сделаю целую пленку около Лувра и пришлю эти, которые ты мне прислала. Извини, но мне это очень нужно. Спасибо что позвонила Доджу, но, к сожалению, мне что-то не везет. Везде ничего не получается <…> И с переездом тоже. Карантин очень дорого стоит, и все пока из рук вон плохо. Немухин давно не пишет. Прислал ли тебе что-нибудь Ситников? Что касается моего триптиха, то я не понимаю, что значит «отснять его в развернутом виде». Ведь завернутые концы – это моя идея «свитка», а не что-то другое, и этот слайд сделан мною в Гран-пале. [См. илл. 94] Я пишу сейчас, как мне кажется, неплохую картину и довольно большую, а если можно будет прислать потом слайд – примерно через месяц, а может даже быстрее, то пришлю обязательно. У вас, наверное, совсем тепло, и даже жарко. Здесь все время шли дожди – и <…> замучили.

Сейчас вроде бы налаживается погода, но что-то грустновато <…>

Целую крепко.

Ваша Лида.

Р. S. Получили ли куклу, которую я послала, а поздравление осталось дома.

22.04.1979. Париж – Карбондейл, Иллинойс

Дорогая Риточка!

Получила твое письмо – это большая радость для меня <…> Очень мило было со стороны Емили Алексеевны Татищевой[404] (это Толстовский фонд) собрать для меня 1850 F [франков], которые я заплатила за февраль месяц, и теперь опять еще 2 месяца, не считая надвигающегося мая. Это все надоело, я очень устала. Была надежда снять за Парижем ателье, но ничего не вышло. Сплошное невезение. Я уже давно отправила Завалишину много работ, но получила от него (тоже давно) только 100 долл[аров]. Получается полная лажа. Я понимаю, что он делает все, что может, но это совсем неутешительно. Нужно придумывать что-то, чтобы как-нибудь зарабатывать деньги <…> Что касается парижской жизни, то здесь все мерзко и гадко <…> Недавно они [Рабин и Глезер] и с ними Кирка Сапгир[405] сжигали чучело Брежнева перед советским посольством. Такими вещами здесь не шутят. Не забывай, что 3-х болгар, которые остались на Западе, убили: один, кажется, остался жив, а двух кололи зонтиком в метро со специальными ампулами. Один умер, второму успели извлечь ампулу из ноги, а третьего сбросили с лестницы. По поводу сжигания мне звонил Володя Немухин, он хотел знать, правда ли это. Так как люди, которых они якобы защищали, – прохиндеи, которые мутят воду, и в том числе Киблицкий[406], который заявил: «Отпустите меня в Западную Германию в постель к моей жене, и я брошу всех этих художников». Ты, наверное, знаешь эту историю.

[На полях] Л[юдмила] Кузнецова, та сычевская[407] жена, устроила на дому выставку – ее арестовали, а эти прохиндеи забаррикадировали дверь и не выходили. Немухин даже заболел на нервной почве, т. к. они много делали для них в смысле выставок и пр[очего], а Глезер тут всюду трубит, что получил известия из Москвы от Киблицкого и пр[очая], пр[очая] дрянь. Недавно пришел на выставку «Русские художники в Париже», устроенную Кульбаком[408], с пистолетом и грозился порезать все картины. Меня не пригласили, а его сдали полиции. Что будет дальше, не знаю. Я вдали от этого, но все равно меня это как-то касается.

[На полях] Витю поздравляю с прекрасной статьей[409]. «Нет худа без добра». Думаю, что последние обстоятельства сыграли здесь большую роль. Может быть, я ошибаюсь. Но мне показалось, эта статья что-то вроде некоторого откровения, т. к. не многие могут достичь такого понимания и так выразить. Я очень рада за него. Передавай всем привет.

Целую всех,

ваша Лида.

Весна 1979 года. Париж – Карбондейл, Иллинойс

Дорогая Риточка!

Спасибо за письмо, но пишете вы очень редко, хотелось бы получать письма почаще. У меня сейчас все неопределенно. Главное, ни гроша, и что делать, как заработать деньги – не знаю. Устала безумно, и ничего меня не волнует, не привлекает, все кажется мрачным и бессмысленно ненужным. Видимо, старость совсем скрутила, и к тому же полная ясность «прекрасного Запада». И главное то, что, пока я жила в России, была надежда и какой-то идеал свободы, а сейчас уже ринуться некуда. Я прекрасно понимаю, что все это от духовной скудности во мне и от усталости. Заботы бесконечные о деньгах и неумение их сберечь. Страх перед будущим, безвыходным положением – все это нарушило мой душевный настрой; что касается творческого настроя, то не могу осуществить то, что задумано и достаточно уже выполнено. Сейчас нет возможности даже работать, какие-то крохи сбираю, хотя есть возможность, но при расхлябанности душевной все трудно. Сейчас пытаюсь делать макет храма, но идет очень медленно все! Я привыкла