– Действительно, – согласился Влад, подумав, что если Алексей именно в этот момент связался с тварью, то такое поведение ничуть не удивительно: ему просто стали неинтересны все человеческие игры в любовь и ухаживания. – А Маша…

– Она очень гордая была, – сказала Дина. – Хотя переживала, конечно. Я ж рядом всегда была – видела. Но ничего, надеюсь, аукнутся этому бесцветному козлу ее слезки, локти кусать будет, гад, что не уберег и не защитил, – произнесла она, и вдруг ее пальцы, по-прежнему лежащие в руках парня, дрогнули. – А ведь знаешь… – прошептала она, – только тсс-с…

Симонов кивнул и чуть сильнее сжал пальцы девушки, подбадривая.

– Я тут подумала… а ведь Алексей был единственным, с кем Маша ходила в туннель. Она до жути боялась темноты. Ей постоянно чудилось, будто кто-то смотрит в затылок. Мы и на работу с ней вместе всегда шли, и с работы. И после расставания с Алексеем она точно ни с кем на свидание туда не отправилась бы, да еще после появления… ну, вот этого всего… землеройки, о которой другой сталкер сказал.

Влад вновь кивнул.

– А с Алексеем пошла бы? – спросил он, внимательно глядя Дине в глаза. Они сказали все за нее раньше, чем девушка проронила:

– Да. С Алексеем пошла бы непременно.

Они умолкли, и неясно, сколько длилось вновь растекшееся между ними молчание – уже уютное, а не душное, как раньше. Каждый из них думал о своем, но при этом находиться рядом казалось правильно и легко.

Тишину прорезал звук, которым на Нагатинской отмечали смену «вечера» «ночью». После него тушили почти до полной мглы аварийное освещение, и пусть не устанавливали комендантского часа, перемещаться по станции и мешать отдыхать жителям считалось неприличным.

«Ничего, – подумал парень. – Я ведь теперь умею ходить бесшумно».

Он отстранился. Дина улыбнулась благодарно.

– Задержался я как-то.

– Угу, – кивнула Дина. – Никогда не думала, что именно ты окажешься моим спасителем, – произнесла она и, ухватив Влада за плечи, резко придвинулась.

Губы обожгло. Никогда Влад не думал, будто его первый в жизни поцелуй окажется таким: почти отчаянным и горьким, потрясающим до глубины души, но вовсе не от вспыхнувшего желания близости, а чего-то иного – благодарности и освобождения. Удивительно, но разговор, затевавшийся вовсе не ради нее самой, помог Дине пережить утрату и жить дальше.

От неожиданности и удивления губы словно одеревенели, и парень стиснул их, разумом понимая, что может обидеть девушку, пытаясь заставить себя расслабиться хоть немного и терпя в этом неудачу.

Поцелуй завершился столь же внезапно, как и начался. Дина отстранилась, перестала сжимать его плечи и с улыбкой сказала:

– Иди.

Симонов кивнул и улыбнулся, а затем полез вон из палатки. В груди ворочалось легкое сожаление. Наверное, он все же дурак: увлекся Марией и не увидел в ее тени Дину… Даниилу – имя-то какое волшебное! А теперь уже не судьба – все скоро кончится.

«Скоро закончится», – повторил внутренний голос, только почему-то не было в нем ничего от того, который обычно звучал в голове Влада, и Кая он тоже не напоминал, а был неприятным и дребезжащим, мерзко растягивающим слова.

Темнота после хотя и скудно, но все же освещенной палатки казалась почти непроглядной. Пришлось немного постоять, привыкая. Дина жила практически в центре станции, чуть ближе к северному туннелю. Соседи ее тоже жгли лампы, но уже готовились ко сну. Следовало спешить, если он не собирался продвигаться наощупь.

«Кажется, пора обзаводиться новыми привычками, – подумал парень. – Ни шагу со станции безоружным – раз. Без фонаря и не думать покидать палатку – два».

Он шел, стараясь двигаться как можно тише. Вскоре палатки слева и справа отступили, и можно было уже не таиться. Света стало совсем мало, но здесь Влад уже не боялся налететь на чье-нибудь жилище. Он, вероятно, мог бы дойти, закрыв глаза.

Внезапно очередное воспоминание обрушилось на него. Они как раз возвращались из дозора – втроем, как обычно, ходили – он, Миха и Глеб. Несмотря на приключившуюся с Владом паническую атаку (как он тогда думал), на станцию они двигались повеселевшими и приятно уставшими. Об инциденте было забыто – если не навсегда, то хотя бы на время. Каждый видел в ближайшем будущем еду и глубокий сон. И, само собой, Симонов напрочь забыл про окрик Глеба: «Эй, Лех, а я думал, ты на Тульскую со всеми ушел».

«Как видишь, нет», – недоброжелательно отозвался тогда сын казначея. И внезапно все части головоломки, которые Влад с Каем и Семеном вертели так и эдак, встали на свои места.

Алексей ходил с первой группой! Он единственный выжил и вернулся на станцию – незаметно, никому ничего не рассказав.

Теперь ясно! Абсолютно понятно все! Именно он и есть симбионт и убийца Марии!

Легкий ветерок тронул волосы на затылке. Влад еще успел удивиться, откуда он взялся на Нагатинской. Движения воздуха порой зарождались в туннелях, но никак не на самих станциях. Откуда бы?..

Однако в следующее мгновение этот вопрос перестал его волновать, как и все остальные. Боли он не ощутил или, вернее, не осознал. Платформа покачнулась и ушла из-под ног, но тьма успела его поймать.

– Подходи-налетай!

Толстый усатый дядька с черными блестящими глазами продавал кругляши колбасы, улыбался и выглядел довольным жизнью. На станции – удивительно чистенькой, светлой, блестящей мрамором и серой плиткой на полу – он казался одновременно и чем-то чужеродным, и правильным. Рядом с ним расположились продавцы курток из свиной кожи. В отдалении, постелив на пол брезент, два челнока споро раскладывали всякую кухонную утварь: чайники, кружки, котелки, кастрюли и миски. Между привычных жестянок попадалась керамика, которой в метро практически не пользовались из-за неудобства и хрупкости. Такую чашку не кинешь в рюкзак, отправляясь в поход по туннелям.

Память подкинула очередное воспоминание из детства: маленькую квадратную комнатушку смотрителя станции. Красная ткань занавешивала одну из стен. На второй висел старый выцветший ковер. Полосатая потертая дорожка тянулась от двери до стола. За столом, покрытым клеенчатой скатеркой, разлинованной синими полосами на равные квадраты, в которых располагался то самовар, то связка баранок, то пирожок, сидел Василий Петрович. У заместителя начальника Фрунзенской имелась старинная фарфоровая посуда, которой он очень дорожил и любовно именовал сервизом: три красных блюдца с золотой окантовкой по краю и четыре чашки – тоже красные, в белый горошек, с почти облезшей позолоченной каймой по кромке. Сервиз Василий Петрович доставал только для особых, очень уважаемых гостей, и каждый мальчишка на станции мечтал, что когда-нибудь обязательно удостоится подобной чести.

– Ярмарка! Ярмарка! – весело орал кто-то, но, сколько бы Влад ни вертел головой, выискивая взглядом крикуна, отыскать так и не смог.