Лорд Эшбьюри засеменил к выходу. При его приближении дверь распахнулась, убеждая Николя, что госпожа Вильямс подслушивала их беседу. Ощутив приступ дурноты, он взял себя в руки и, поразмыслив, с грустью признал, что для неведомого ему мира дипломатических интриг он слишком простодушен и неопытен. Получается, англичанка является осведомителем французского шпиона (по крайней мере, считающегося таковым), который, в свою очередь, имеет некие отношения с английской секретной службой. Каким образом дама справлялась со своими непростыми обязанностями и на чем основано расположение к ней Эона, похоже, действительно ей доверявшего? Подводя итог своим печальным размышлениям, Николя пришел к выводу, что, видимо, и друзья его, и враги знали о грозящей ему опасности. Враг по-прежнему невидим, а опасность подстерегает повсюду и, скорее всего, появится там, где он менее всего ее ждет.

Ростбиф в сопровождении пудинга и бутылки превосходного бордо помогли развеять мрачные мысли. К концу ужина слуга с величайшим почтением водрузил на стол запыленную бутылку. Словно отвечая на вопросительный взор Николя, он объявил, что сие бесценное вино прибыло из Португалии, а потому называется порто, или портвейн; его принято подавать в конце трапезы и исключительно мужчинам. Светлая насыщенная жидкость отливала то малиновым, то янтарным блеском, в зависимости от мерцания свечей. Ощущать во рту сей нектар доставляло неизъяснимое удовольствие, пить — истинное наслаждение; его бархатистый вкус приятно согревал грудь. Орехи и ломтики сушеного сыра подчеркивали удивительные свойства напитка. Николя доставил себе удовольствие и опустошил бутылку, отложив на завтра распутывание клубка гипотез, гнездившихся в его голове.

Понедельник, 17 января 1774 года

Проснувшись с рассветом, Николя решил немного понежиться в постели, однако аппетитный запах побудил его встать. На столике рядом с поджаренным беконом он нашел своеобычную чашку с чаем. Едва он успел привести себя в порядок, как появилась госпожа Вильямс и доложила, что фиакр, который отвезет его в город, в указанное место, уже прибыл. И, сделав паузу, предупредила, чтобы он ничему не удивлялся, а особенно предпринятым для всеобщей безопасности предосторожностям, ибо цель его поездки — встреча «с известным ему лицом». Кучер объяснит ему, что нужно делать, он же должен понимать, что все делается для сохранения в тайне его демарша.

У дверей действительно ждал фиакр; как только он сел в него, лошадь рванулась с места. Движение по улицам Лондона оказалось столь же затруднительно, как и по улицам Парижа. Не сумев обнаружить ничего подозрительного, он положился на неведомых английских помощников, на меры, принятые Эоном, и на судьбу. Через полчаса экипаж остановился. Кучер неспешно спустился с облучка и пригласил Николя зайти в лавку парикмахера. Длинный ряд самых различных париков наверняка бы разжег вожделение Сартина. Молодая девушка взяла его за руку, завела за прилавок из черного дерева, обитый но углам полированной медью, и направилась в темный коридор, пригласив его следовать за собой. Он не заметил, кто открыл дверь, только почувствовал на лице освежающий ветерок, а под ногами каменистую почву. Наконец показался свет; открылась вторая дверь, и девушка передала его на попечение поджидавшего их мальчишки; лицо юного англичанина наполовину скрывал шерстяной колпак, явно рассчитанный на большую голову. Мальчишка схватил его за рукав и подвел к другому фиакру, где на козлах сидел незнакомый ему кучер.

С четверть часа экипаж петлял по улицам и наконец остановился. Дверца открылась, кучер попросил его выйти и направиться в церковь, названную им «Часовня королевы». Вложив в руку Николя католический молитвенник на французском языке, он прибавил, что раз господин знает свой адрес, то обратно он доберется собственными силами. Человек же, которого он разыскивает, сам подойдет к нему и предложит рассказать историю часовни, так что ему незачем обращаться с вопросами к кому бы то ни было.

Часовня поражала не столько своими размерами, сколько на удивление гармоничными пропорциями и резным кессонным потолком. Приблизившись к алтарю, Николя почувствовал, как кто-то возник у него за спиной. Обернувшись, он увидел мужчину среднего роста, закутанного в плащ с высоким воротником, в парике и с треуголкой в руках; на полном невыразительном лице сверкали нескромные бегающие глазки.

— Быть может, — начал по-французски незнакомец, — сударь желает узнать историю сей церкви?

Незнакомец взял молитвенник из рук Николя, открыл, словно что-то проверяя, а затем сунул к себе в карман.

— Охотно, — ответил Николя.

— Архитектор Иниго Джонс построил ее в 1627 году для принцессы Генриетты Французской, супруги Карла I. Советую вам обратить внимание на резной алтарь работы Аннибале Карраччи. Я удовлетворил ваше любопытство?

— Сударь, — произнес Николя, — вы знаете, кто я и кто меня к вам направил. Меня уполномочили предложить вам заключить выгодное для обеих сторон соглашение, дабы положить конец предосудительному для всех, и, первую очередь для вас, положению и свести все дело к досадному недоразумению.

— Однако не слишком ли вы скоры в своих суждениях — недовольно заметил незнакомец. — Хорошенькое недоразумение! Сначала подсылают ко мне наемных убийц, а потом хотят, чтобы я согласился на их предложения! Я намерен мстить, слово Моранда. И я буду жаловаться и добьюсь, чтобы мой голос жертвы деспотизма был услышан!

Неожиданно успокоившись, он произнес совершенно иным, сиропным тоном:

— Я ничего не имею против вас. Приходите, я познакомлю вас с женой и чадами. Прошу вас смиренно ко мне откушать заливное из головизны презентованного мне осетра, вкусом своим превосходящего все имеющиеся во Франции сорта рыб; к заливному прилагаются жареные устрицы. Что вы на это скажете? Есть чем порадовать даже самый изысканный желудок. Моя жена очень больна, она подвержена кровотечениям. Пожалейте ее, будьте умницей.

— В моем лице вы найдете человека, всячески желающего вам помочь, — ответил Николя. — Я проделал этот путь именно потому, что имею возможность предложить вам решение, кое, как мне кажется, удовлетворит обе заинтересованные стороны.

— Нет, — отозвался Моранд, — для переговоров вы прибыли слишком поздно. На меня нападают, и я отвечаю, отвечаю тем же…

Он топнул каблуком по полу.

— Я разговаривал с законниками, и готов подробнейшим образом рассказать — дабы затем опубликовать — историю мерзавцев из парижской полиции, которых Эгийон послал сюда, чтобы похитить меня или убить.

— Сударь, — промолвил Николя, — обвинять легко, но вы сами навлекаете на свою голову неприятности. Отчего бы вам не найти иное занятие, нежели чернить репутации известных лиц, до которых вам, в сущности, нет никакого дела?

— А о чем мне прикажете писать? Черт побери, докажите мне, что для зарабатывания денег можно найти лучший сюжет, нежели придворные шлюхи? Пиши я пьесы или романы, никто бы не стал меня ни читать, ни публиковать! А так я пишу о том, о чем знаю только я, а потому я твердо уверен, что найду и покупателей, и читателей во всей Европе. Субъекты, сидящие в Версале, ну, те, которые вас прислали, подсылают ко мне убийц. Мне наплевать на яд и на кинжал, ведь если я умру от одного из этих смертоносных орудий, значит, меня не повесят и весь позор падет на организаторов моего убийства.