Он смог почти улыбнуться собственной мысли, и то, что ему удавалось сидеть и ждать в машине посреди ночи в полной темноте, ничуть не волнуясь, конечно, свидетельствовало о стабильности и контроле. Если шантажист не примет его условий, результатом может стать появление полиции возле его дверей уже ранним утром. Всего через несколько часов. Этого исключить нельзя.

Он ощупал пакет. Задумался над тем, сразу ли противник поймет, что там нет никаких двухсот тысяч, или обнаружит это, только придя домой. Он и не надеялся, что две старые газеты, которые он разорвал и сунул в пакет, будут похожи на деньги. Лишь придадут известную твердость.

Итак, две рваные газеты и конверт.

Помимо них, в качестве платы за работу этой ночью противнику предстояло получить пять тысяч гульденов и просьбу о трехдневной отсрочке.

Сумма была хорошо продумана. Ровно половина (пять от десяти — это половина!) того, что он требовал в прошлый раз, и большего ему век не видать. Пусть думает, что двести тысяч будут ждать его в ночь на пятницу, неужели он не проглотит наживку? Дополнительное трехдневное ожидание плюс бонус в виде пяти тысяч, какой же у него, черт возьми, выбор? Пойти в полицию и ни фига не получить? Маловероятно.

Он посмотрел на часы. Без четверти четыре. Он взял пакет, закрыл машину и пошел в парк.

Он заранее узнал, где находится статуя Хьюго Мертенса, что оказалось очень разумным. Темнота в сильно заросшем парке казалась черной дырой, и, только заметив слабый свет от освещавшего статую прожектора, он убедился, что не заблудился. Прежде чем выйти на маленькую площадку, куда с четырех или пяти сторон сходились тропинки, он ненадолго остановился.

Стоял и прислушивался к тишине. Думал о том, что противник, вероятно, находится где-то поблизости — возможно, напряженно стоит в ночной темноте с мобильным телефоном в руках и ждет. Или возле ближайшей телефонной будки.

«Бильярдные шары, — вновь подумал он. — Шары, которые катятся навстречу друг другу, но избегают столкновения буквально на несколько миллиметров. Их пути перекрещиваются, но несколько секунд позволяют избежать столкновения. Секунды. Жалкие частички времени».

Он подошел к урне и сунул туда пакет.

На пути обратно в Бооркхейм он обдумывал, что произойдет, если у него заглохнет мотор. Мысль была не особенно приятной — стоять на обочине, пытаясь остановить какого-нибудь автомобилиста-жаворонка, чтобы попросить помощи. Будет трудно объяснить, что он тут делает, если, например, встретится полицейский и решит немного покопаться. На работе он сказался больным, а сам направляется домой в половине пятого утра. На заднем сиденье полно следов крови, которые едва ли укроются от опытного глаза.

Не говоря уже о последствиях, если он не окажется на месте, чтобы ответить на телефонный звонок. Да, мысль действительно не из приятных.

Мотор не заглох. Разумеется, нет. Машина, на которой он ездил четыре года, сегодня функционировала безупречно, как и в остальные дни. Он просто поиграл с этой идеей. В эти дни у него возникало много идей… странных мыслей, которых прежде у него не водилось, и временами его интересовало, почему они вдруг поселяются именно у него в голове. Именно сейчас.

Он поставил машину в гараж, принял полторы таблетки, залез в постель и стал ждать звонка, потихоньку раздумывая над тем, собирается шантажист что-нибудь сказать или просто положит трубку. Последнее, разумеется, казалось более вероятным. Какой ему смысл подвергать себя даже маленькому риску оказаться раскрытым? Голос ведь всегда нечто обнаженное. Более вероятно, что он перезвонит позднее — когда проверит содержимое пакета и прочтет записку. Значительно более вероятно. Когда поймет, что еще не получил сполна за все свои усилия. За всю свою грязную игру.

Если часы на радиоприемнике шли верно, то звонок раздался ровно в пять секунд шестого. Он пропустил три сигнала, а затем ответил — хотя бы для того, чтобы показать, что не сидел возле телефона в нервном напряжении. Возможно, это стоило подчеркнуть.

Он поднял трубку и назвал свое имя.

Секунды две он слышал присутствие на линии другого человека, затем связь оборвалась.

«Ну, ладно, — подумал он. — Узнаем, что у тебя на уме, в следующий раз».

Он повернулся на бок, поправил подушку и попытался заснуть.

Ему действительно удалось уснуть. Когда он проснулся от следующего телефонного звонка, часы показывали четверть двенадцатого.

В короткое мгновение, пока тянулся за трубкой, он успел сообразить: что-то пошло не так, как он предполагал. Что случилось? Почему противник выжидал несколько часов? Почему?..

В трубке раздался голос Смааге:

— Как твои дела, брат?

— Болею, — выдавил он.

— Да, я слышал. Пасторы ругаются, а доктора болеют. Что за времена настали?

Он захохотал так, что в трубке затрещало.

— Всего лишь легкий грипп. Но, похоже, придется просидеть дома всю неделю.

— Вот черт! Мы же собирались устроить в пятницу вечером небольшие посиделки, как я тебе говорил. Тебе это будет не по силам?

Он покашлял и сумел изобразить пару тяжелых вдохов. Вероятно, прозвучало довольно убедительно.

— Подозреваю, что да, — сказал он. — Но в понедельник я выйду на работу.

Произнеся это и положив трубку после того, как Смааге пожелал ему выздоровления, он подумал о том, что этого точно не случится.

Как бы шары ни катились в ближайшие дни, одну вещь он знал наверняка. Одну-единственную. В понедельник в больницу он не поедет.

Ноги его там больше не будет.

Эта мысль казалась невероятно вдохновляющей.

24

— Тогда начинаем мозговой штурм, — сказал Рейнхарт, выкладывая перед собой на столе аккуратным рядком трубку, кисет и зажигалку. — Сегодня вечером я встречаюсь с комиссаром, и, как вы понимаете, его очень интересует положение дел, поэтому я намерен дать ему пленку с записью этого обсуждения, чтобы хоть что-то предъявить. Думайте, что говорите.

Он включил магнитофон. В комнате сразу почувствовалось почти зримое присутствие Ван Вейтерена, и воцарилась почтительная тишина.

— Хм… итак, — начал Рейнхарт. — Вторник, восьмое декабря, время пятнадцать часов. Разбор дел Эриха Ван Вейтерена и Веры Миллер. Мы рассматриваем их вместе, хотя связь между ними еще далеко не установлена. Пожалуйста, кто хотел бы высказаться?

— Имеется ли у нас что-нибудь, кроме догадки Меуссе, в пользу того, что они связаны? — поинтересовался де Брис.

— Ничего, — ответил Рейнхарт. — Кроме того что догадки нашего дорогого судмедэксперта обычно сопоставимы с железными фактами. Впрочем, в один прекрасный день он тоже может ошибиться. Как я полагаю.

— Мне в это не верится, — сказала Морено.

Рейнхарт расстегнул молнию на кисете и, прежде чем продолжить, понюхал его содержимое.