– Степанович, вы что, нюх потеряли? Разве не знаете, кто папа у мальца и как он попал к нам в клинику?

Никанор, конечно же, знал, но все равно уточнил:

– Мне что, его в одноместную палату класть?

– Нет, положите его в коридор, – предложил я.

И тут старый лис купился.

– Понял, переводите в одноместную. А шеф в курсе?

– Послушайте, дорогой, что я делаю без ведома шефа?

Я, конечно же, согласовал перевод, но вот в какую палату – не уточнял. Иван был переведен в одноместную палату с индивидуальной сиделкой. Но через час раздался звонок шефа. Профессор, как всегда, был зловеще вежлив и подчеркнуто корректен.

– Вы перевели Грымкалова в палату?

– Да, конечно, как и было обсуждено с вами.

– Вы перевели его в одноместную палату, не правда ли?

– Андрей Петрович, я перевел его в отделение, а палату мне указал Амбарцумян.

– Я разговаривал с Амбарцумяном, и он передал мне суть вашего разговора. И я прекрасно знаю вас и ваши методы. Но вы также должны понимать, что одноместная палата одна на все коечное отделение. Так вот, в эту палату в ближайшее время должен поступить пациент от директора. Так что я вас очень прошу – заберите Грымкалова обратно в реанимацию.

Крайнов говорил ровным и спокойным голосом, но я чувствовал, что он в ярости и быть мне в опале ближайшие несколько недель.

«Господи, каков все-таки негодяй этот Грымкалов, – подумал я. – Ну, что, трудно ему было подойти к профессору в кабинет и побеседовать? Теперь придется возвращать парня в наш ад».

С такими мыслями я поплелся в коечное отделение. Да, молод я был еще для обмана Амбарцумяна. Видимо, после нашего разговора Степанович подстраховался и позвонил профессору.

Я зашел в палату. В ней было уютно и тихо, свежо и солнечно. Иван радостно поприветствовал меня.

– Ваня, нужно вернуться в реанимацию, – сказал я.

Иван ошарашенно посмотрел на меня:

– Зачем?

– Возникли небольшие проблемы с анализами, и мне нужно срочно вернуть тебя в отделение.

Иван все понял. Мне иногда казалось, что он умеет читать мысли. Он начал рыдать. Ситуация была ужасная. Я чувствовал себя последней тварью, но помочь парню не мог.

В реанимации Иван лежал с закрытыми глазами, ни с кем не разговаривал, отказывался принимать пищу.

Я позвонил Геннадию Сергеевичу.

– Господин Грымкалов, вы не удосужились подойти к профессору Крайнову. Ваш сын более не нуждается в реанимационной помощи. Таким образом, завтра вы должны решить вопрос о переводе вашего сына в больницу вашей губернии. Мы подготовим документы к выписке.

Ничего не ответив, Грымкалов бросил трубку.

На следующий день на утреннем обходе профессор, не замечая меня и обращаясь к моему заместителю, предложил перевести мальчика в одноместную палату. Я понял – Грымкалов все-таки навестил профессора.

После двухнедельной обструкции со стороны профессора моя опала, конечно же, прошла. Мальчик продолжал лечиться в коечном отделении. По-прежнему не работали ни руки, ни ноги, он не чувствовал своего тела ниже уровня ключиц.

Однажды, просматривая новости в интернете, я вдруг встретил знакомые имена.

Следственный комитет России извещал нас, простых смертных, об очередных успехах в борьбе с коррупцией. Так вот, Геннадий Сергеевич Грымкалов, занимая высочайший пост в Северной губернии, умудрился мошенническим путем через подставные фирмы присвоить себе около пятидесяти миллионов рублей из бюджетных средств и из средств пожертвований простых граждан, выделенных на строительство детских домов, детских садов и школ.

Через некоторое время Ивана Грымкалова забрали из нашей больницы и перевели в так называемую реабилитационную клинику, где-то на севере страны. На самом деле парня перевели в банальную местечковую больницу с индивидуальным уходом. Еще через полгода я узнал, что Иван скончался от пролежней и пневмонии в областной больнице Северной губернии.

Звонок от него, как всегда, был не вовремя, но в то же время, как всегда, заманивал многообещающими финансовыми перспективами. Он (а я его не видел никогда и общался с ним только по телефону), по всей видимости, был или руководителем системы, или человеком с таким авторитетом и именем, что информация о несчастьях в здоровье у богатейших людей страны сразу же поступала к нему. В дальнейшем он определял алгоритм спасения страдающего олигарха или же приближенных к нему. Однажды, несколько лет назад, он позвонил мне на сотовый и, представившись Николаем Ивановичем, попросил проконсультировать пациента в одном из отдаленных городков области. После моего согласия машина с шофером уже через полчаса стояла у ворот госпиталя.

В городке, стоящем на федеральной трассе, в замухрышной больничке, вонючей, грязной и нищей, лежал один из лидеров бизнес-сообщества страны. Осень, мерзкий снег с дождем, убогий городок, всепоглощающая русская тоска и безысходность – все как обычно. Но только пациент был уже из новой, непонятной и неведомой нам жизни.

Он пострадал сутки назад в автоаварии, когда возвращался из Северной Пальмиры в столицу нашей Родины, и был доставлен в ближайшую больницу. Ему сразу же прооперировали голову и живот. Он потерял около трех литров крови и сейчас находился в коме, на аппарате искусственной вентиляции. К моменту моего прибытия во дворе этой лекарни с хлюпающей грязью и мерзким запахом помойки стояли шикарные «Гелендвагены», «семерки» «БМВ» и два «мерседесовских» реанимобиля, как предвестники прекрасного будущего нашей страны. Вокруг страдающего тела суетились коллеги реаниматологи, хирурги и нейрохирурги из ЦКБ, Института нейрохирургии и «Склифа».

В этой славной компашке не хватало только меня. Решался вопрос о транспортировке. Все откровенно трусили принимать такое решение. Ибо времена были лихие, жизнь стоила очень мало, а жизнь врача тем более. Совсем недавно убили личного врача премьер-министра, и никого не остановило то, что «врач всегда в законе» и что это был врач второго человека в государстве. Его взяли и убили. А уж про нас, простых смертных, и говорить было нечего. Суровые парни с бандитскими рожами из окружения новорусского миллионера заставляли всех лишний раз подумать при принятии того или иного решения.