Окончательно парень пришел в себя, лежа на спине в нескольких метрах от погибшей девушки. Его уже не тошнило, да и раненая рука почти не болела. Железистый запах свежей крови, казалось, перебивал даже тухлую тротиловую вонь и давно уже ставший привычным тяжелый аромат горелой солярки и масла, но Кирилл, поборов приступ тошноты, подполз к девушке. Торопливо, отчего-то отчаянно стесняясь касаться мертвого тела — не боясь или брезгуя, а именно стесняясь, — вытащил из нагрудного кармана документы и тоненькую стопочку истертых на сгибах треугольничков-писем. Смертный медальон искать не стал, а вот сумку забрал, вовремя вспомнив, что нужно будет обработать обожженную ногу.

Осторожно выглянув из ложбинки — не хватало и ему словить дурную пулю! — Кирилл осмотрелся. Родной танк, «Сталинградская» «тридцатьчетверка» с необрезиненными катками, застыл метрах в десяти, из двигателя и башенного люка еще шел дым, но огня, как ни странно, уже видно не было. Люк механика так и остался задраен по-боевому. Боекомплект не сдетонировал — нечему было там детонировать, подсказала память Логова, последний их снаряд так и остался нерасстрелянным в стволе. Атаковали последним, что еще оставалось, планируя пополнить боекомплект и горючее после боя. Чуть поодаль замерла и вторая жертва немецкой самоходки — полностью разваленный взрывом легкий Т-60 из их же бригады. Сорванная граненая башня лежала кверху погоном в стороне. На левом фланге, но достаточно далеко, тактического номера не рассмотреть, дымил БТ, один из немногих уцелевших к этому дню.

Подбитой самоходки, натворившей столько бед, отсюда видно не было, она стояла в неглубокой балочке, где и осталась навечно, напоследок неплохо разменяв свою жизнь. Бой уже сместился южнее, на окраину большого села, где еще грохотали отдельные взрывы, кажущиеся совсем игрушечными на таком расстоянии, и раздавалась заполошная пулеметная дробь. Собственно, именно это село и было целью их атаки, не слишком грамотно организованной, проведенной практически без предварительной разведки и вовсе без воздушного прикрытия. Вот и напоролись на замаскированную в невеликих складках местности засаду из всего-то нескольких StuG III…

Над головой прошла девятка «восемьдесят седьмых» «юнкерсов», узнаваемых по неубирающимся шасси в массивных обтекателях и изломанным крыльям. Штурмовики летели довольно высоко и, судя по построению, особой опасности сейчас не представляли — их цель лежала где-то за спиной, видимо, фрицы собирались отбомбиться по тыловым объектам. Хреново — после того, как авиаподдержку в основном передали южной группировке, Люфтваффе снова полностью перехватило инициативу, чувствуя себя в воздухе, как дома. Точнее, как на полигоне, где опасность попасть под реальный зенитный огонь чрезвычайно мала, а вот шансы уничтожить все до единой цели — чрезвычайно же высоки… Поневоле задумаешься, в чью голову пришла идея оставить их без воздушного прикрытия?

Закончив изучать окрестности, Кирилл поудобнее устроился на склоне ложбинки и осмотрел ожог на бедре, видимом сквозь прожженную прореху в штанине комбеза. Приобретшую зловещий багровый цвет кожу жутко пекло, однако в целом картина, насколько он мог судить, оказалась не столь катастрофической. Видимо, плеснуло горящей солярой, но огонь удалось быстро сбить, недаром руки такие закопченные. Вот только странно, что он этого, хоть убей, не помнит, ни как из танка выбирался, ни как тушил загоревшийся комбинезон… Ладно, хрен с ними, с теми потерявшимися воспоминаниями, нужно наложить повязку и топать на сборный пункт, ведь погибшая санитарка упоминала, что он где-то неподалеку. Ну, а куда ж еще? Ни танка, ни экипажа у него больше нет, из оружия — один пистолет да полтора десятка патронов, плюс ранение… Разрезав штанину нашедшимися в санитарной сумке ножницами, Кирилл продезинфицировал ожоговую поверхность, щедро плеснув спиртом из склянки с притертой крышкой, и присыпал стрептоцидом. С трудом разорвав зубами оболочку перевязочного пакета, кое-как перебинтовал ногу — повязка получилась топорной, но, хотелось надеяться, могла защитить рану от попадания грязи. В дополнение к той, разумеется, что уже успела туда попасть…

Копаясь в сумке, парень сделал и еще одно открытие, заставившее его скрипнуть зубами: во внутреннем кармашке он нашел простенькое зеркальце, расческу и почти пустую жестяную пудреницу со стершимся рисунком на крышке. И еще затертую по углам тетрадь в черном коленкоровом переплете. Отчего-то парень сразу понял, что это ее девичий дневник, хотя подобное и строжайше запрещалось и командованием, и, главным делом, особистами. И читать его он не вправе… или, может, как раз наоборот? Теперь это уже просто память… Машинально раскрыл на первой странице, где круглым девичьим почерком было выведено: «Боевой дневник санитарного инструктора Елены Николаевны Сазоновой. Адрес — город Ярославль, улица…» Что ж, хоть адрес известен, будет куда похоронку отправить. Ладно, и с этим тоже позже разберемся. Все, откладывать больше некуда, нужно поскорее добраться до сборно-сортировочного пункта, а уж там… А уж там как получится…

Проводил взглядом возвращающиеся «Юнкерсы», под выкрашенными серо-голубой краской крыльями и фюзеляжами которых уже не осталось бомб. Отбомбились, «лаптежнички», мать их арийскую за ногу! Одно радует, из девяти летевших туда вернулось лишь восемь, кого-то наши зенитчики все ж таки опустили на землю! Кирилл тяжело поднялся и, прихрамывая, двинулся в сторону медсанбата…

Украина, район Харькова, весна 1942 года (продолжение)

До сортировочного пункта бригадного медсанбата Кирилл, как ни странно, добрался почти без приключений. Причем добрался не в одиночку, а в качестве временного командира сводного отряда из пяти рыл. С тремя пехотинцами и танкистом, правда, не из его бригады, он встретился на развилке измочаленной траками дороги, где они без особой надежды ждали попутку. Собственно, ранеными оказались только пехотинцы, а оставшийся без машины наводчик с КВ просто возвращался в расположение, заодно помогая брести раненному в ногу бойцу, опирающемуся на винтовку с расщепленным прикладом, словно на костыль. Убедив их, что данное мероприятие вряд ли сулит успех, Кирилл скомандовал подъем, поскольку в его праве командовать никто не усомнился и документы не потребовал.

Шли долго, каждые полчаса делая привалы, на одном из которых Кирилл, впервые в жизни, сделал — при помощи коллеги-танкиста, разумеется, поскольку одной рукой как-то не слишком удобно накладывать бинт — аж три перевязки, израсходовав почти все нашедшиеся в сумке покойной санитарки перевязочные пакеты, йод и стрептоцид. Себя парень чувствовал, как ни странно, куда лучше, тошнота и головокружение почти прошли, рука, хоть и болела, но вполне терпимо. Бедро по-прежнему пекло, но ходить почти не мешало. Соорудив из опустевшей санитарной сумки импровизированную перевязь, Кирилл уложил на нее раненую руку и топал наравне со всеми, подбадривая случайных попутчиков неизвестными в этом времени анекдотами и рассказами о том, как совсем уже скоро по Москве пройдут, шаркая разбитыми сапогами и ботинками, многотысячные колонны пленных, вслед за которыми поедут пожарные машины, смывая с асфальта грязь. И ничуточки он не врал, между прочим! Просто, гм, перенес реальные события на пару годков вперед, вот и все…