Но как бы там ни было… Будь мы хоть просто порознь, хоть в разводе, чужими уже никогда не станем. Нас связывали Яна с Кириллом и ещё неродившийся малыш. Как ни крути, мы семья.

— Ты упёртый баран, Варламов. Почему ты слышишь только себя? Почему не хочешь хотя бы попробовать отпустить прошлое и…

— Что отпустить, Нина?! Прошлое?! Моё прошлое — это ты и дети! Вот моё прошлое! И настоящее, и будущее! И я не хочу вас отпускать! А мои ноги… Это моё наказание. Ты же слышала врачей. Вот и всё. Извини, мне нужно работать, — снова зарылся в свои бумажки, делая вид, что ему до меня нет никакого дела.

Я снова ударилась о ледяную стену, которой он постоянно отгораживается от нас и замолчала.

— Ты ещё что-то хотела? — поднял на меня уставший взгляд.

— Да пошел ты, Варламов.

Уже за дверью услышала, как что-то с грохотом ударилось о стену и зажмурилась, пытаясь успокоиться.

— Я не знаю, что с ним делать, — тихо проговорила свекровь, а я дернулась от неожиданности. — Я больше не узнаю своего сына, — мотнула головой, смахивая слёзы. — Не узнаю. Это не мой Слава. Мне так тяжело… Ты сама мать, понимаешь, каково это, наблюдать за страданиями своего ребёнка и не знать, чем ему помочь, как вытащить из этой пропасти.

— Валерия Николаевна… Вы от меня чего хотите? — спросила прямо, а свекровь вдруг схватилась за сердце, резко побледнела. — Что с вами? Валерия…

— Тише, Нина, тише… Прошу, — оперлась о стену, тяжело выдохнула. — Чтобы Слава не услышал, — схватила меня за руку, заглядывая в глаза, а я про себя отметила, что она заметно сдала.

Волосы, что всегда идеально уложены и тщательно промелированны, сейчас напоминали солому. Седые и неухоженные. Даже голубые, красивые глаза Валерии Николаевны стали походить на чёрные провалы, а под ними синяки огромные. Постарела, осунулась. И вроде никогда я не пылала к ней родственными чувствами, но сейчас как-то жаль стало… Чисто по-женски. Она права, ни одна мать не хотела бы видеть, как страдает её ребёнок. А если учесть, что у свекрови кроме Славки и нет больше никого, то совсем уж печальная картина вырисовывается. Внуки, конечно, есть, но то внуки. А сын у неё единственный.

— Так, пойдёмте на кухню. Чай вам сделаю, с обедом помогу.

Мы со Славкиной матерью были не в тех отношениях, чтобы устраивать болталки за кружечкой чая. Мы вообще, можно сказать, мало общались, а если и приходилось, то старались сводить контакт к минимуму. Сухой вопрос — такой же ответ. На этом всё.

Но сейчас я почему-то не могла так просто уйти и оставить её одну со своей бедой.

— Нина… — она глотнула воды, дрожащей рукой поставила стакан на стол. — Я не знаю, что между вами произошло, но то, как вы мучаете друг друга… Так нельзя, понимаешь? Да, я знаю, мы с тобой никогда не ладили…

— Нет, Валерия Николаевна, — я присела напротив, подвинула ей чашку со свежезаваренным чаем. — Это вы со мной не ладили, а я никогда ничего против вас не имела. Что же касается нас со Славой… Тут всё очень сложно, понимаете? — по её взгляду видела, что ничего она не понимает, но как это объяснить? Да и стоит ли? — Я не уверена, что мы сможем когда-нибудь снова сойтись… Поэтому Славе нужно привыкать жить без меня. Как я привыкла…

Свекровь подперла рукой голову и первая слеза скатилась по её бледной щеке. Честно говоря, было жаль эту несчастную женщину. Так жаль, что хотелось плакать самой… Но что я могла сделать? Разве я виновата в том, что Варламов сейчас уничтожает не только себя, но и свою мать? Моё прегрешение лишь в том, что однажды позволила себе расслабиться. Немного пополнела, может волосы покрасить забыла, маникюр не сделала… Да. На дачу ту треклятую поехала, дала повод для подозрений… Всё так. В том, что мы отдалились друг от друга есть доля моей вины и я это признаю. Но я не изменяла. Не бросала. Не лгала. В отличие от Варламова. Это его сумасшедшие подружки чуть не лишили жизни меня и нашего нерождённого малыша. И это забыть невозможно. Я простила их всех, отпустила зло. Да только выкинуть это из памяти… Не смогу. Никогда. И какой смысл пытаться начинать сначала? Чтобы вспоминать раз за разом, когда он будет меня целовать, что точно так же он целовал другую? Шептал ей нежности и ласкал своими руками? Чтобы упрекать друг друга? Снова цапаться, как кошка с собакой и при малейшей ссоре снова выворачивать всё наружу? Выплёскивать всё то дерьмо… Нет. Уж лучше так, воя по ночам в подушку и просматривая старые фотографии, где мы счастливы и беззаботны. И снова выть в подушку, потому что так и не научилась жить без него. Внешне я изменилась, да и внутренне, наверное тоже… Вот только душа всё та же. Всё то же сердце. Всё так же оно любит.

— Я понимаю, — Валерия Николаевна кивнула, хотя я была уверена, что сейчас на меня посыпятся обвинения во всех бедах и катастрофах когда-либо случавшихся во Вселенной. Похоже, действительно подкосило старушку. — Понимаю, как женщина. Когда-то отец Славы мне изменил… И знаешь, так тяжело было, так плохо, что несмотря на свою огромную любовь к нему, я не смогла через это перешагнуть. Не смогла идти дальше по жизни рука об руку с ним. И другого не смогла полюбить, хотя мужчин вокруг меня увивалось множество. Ни один не смог занять его место. Я посвятила себя сыну… Он был моим счастьем, моим сердцем, моей силой. Несмотря на то, что отец Славу не воспитывал, из него вырос настоящий мужчина. Я горжусь им и всегда буду гордиться… — утерев слезы, он подняла на меня покрасневшие глаза. — Но я так одинока, Нина. Ведь у Славы есть ты, дети. Он живёт вами. А я… Всего лишь мама взрослого мужчины, — горько усмехнулась, а у меня в горле образовался колючий ком. — Он любит меня, заботится, это да… Но я одинока, понимаешь? Не повторяй моих ошибок. Не забывай о себе. Не растворяйся в детях. Я не смею просить тебя вернуться к Славе. Но вижу, как сильно вы любите друг друга. И хочу тебя предостеречь… Это не пройдёт с годами. Не вылечится. Это навсегда.

Вячеслав

— Папа! Папулечка! — дочь бросилась ему на шею, радостно обнимая и заразительно смеясь. Не выдержал даже, сам улыбнулся. — Я победила, прикинь?!

— Да ты что? Это же круто! Умница папкина, держи подарок, — Варламов, конечно же, знал, что Яна выиграла соревнования по плаванию. Нина ещё два часа назад позвонила. Да и о предстоящем событии он знал заранее, хоть и делал сейчас вид, что для него это сюрприз.

— Ух-ты! Это же мобильник новый! А я свой вчера разбила… — и об этом он тоже знал. — Спасибо, папочка, — снова прильнула к нему. — Жаль, что тебя не было на соревнованиях… Катькины родители были, и Ленкины, и…

— Ну мама же была? — погладил дочь по голове, пытаясь подавить грубаное чувство вины, что мешает дышать. Чувство, что заменило в нём уже все остальные эмоции. Лишь постоянные сожаления, да самоуничтожение, которым занимается с утра до ночи.

— Была. Но тебя не хватает, пап. Сильно. Нам всем. И мне, и Киру, и маме.

Закрыл глаза, продышался, легонько отстранил Яну.