Пчелы не обращают на меня внимания. Они не знают, что их ждет. Я посыпаю воск порохом, подсыпаю его же в отверстия возле летка. Делаю шаг назад и подношу к пороху спичку. Он шипит и потрескивает, как отсыревший бенгальский огонь. Образуется облако густого синеватого дыма. Пчелы стремительно вылетают из улья — рассерженные, растерянные, озадаченные. Без промедления, как враг, наседающий на дрогнувшее войско, я выламываю из стены пару камней. Остальные осыпаются сами. Там, в углублении, лежат соты. Я тяну их на себя. Соты отделяются от камня, разламываются напополам. Я сую их в полиэтиленовый мешок и поспешно отступаю.

В «ситроене» я перекладываю соты в большую банку. Дома, умолчав, откуда их взял, дарю кусочек синьоре Праске. Она верит, что пчелиный воск может избавить ее от ревматизма.

Каждый день, около полудня, горожане час-другой прогуливаются по Корсо Федерико II. Под колоннадами толпятся любители поглазеть на магазинные витрины, туристы пьют кофе с пирожными, пожилые дамы торгуют газетами, секретарши прогуливаются за ручку и стрекочут, как сороки, старики беседуют о политике, юнцы беседуют о сексе и рок-музыке, парочки беседуют ни о чем.

В центральной части Корсо, закрытой для всего транспорта, кроме автобусов и такси — а их в этот час немного, — прогуливаются мужчины, кто под руку, кто вообще держась за руки. Но это не город гомиков, не прибежище извращенцев, не золотая жила для шарлатана, который предлагает верное снадобье от СПИДа, сделанное из абрикосовых косточек и хинина. Это Италия, где мужчины привычно держатся за руки, беседуя о своих женах и любовницах, о том, как процветает их бизнес и как правительство опять оскандалилось.

Я люблю порой посидеть в кофейне под одной из колоннад: заказать капучино и спагетти, взять в руки газету и наблюдать течение жизни. Это разогрев перед основным представлением, актеры второго плана на сцене жизни, люди, для которых сейчас — это всё, для которых хорошее вино подобно женщине. Я думаю про Дуилио. Единственная предназначенная им роль — создавать нужную атмосферу. Это — кордебалет, массовка, служанки, конюхи и солдаты, которые заполняют пространство возле кулис. А тем временем на авансцене ведущие актеры играют спектакль. Я, как мне кажется, один из них. Правда, из мелких. Моя роль состоит из нескольких слов, из нескольких действий. Они неприметны, но от них меняется весь сюжет. Скоро, например, вернется мой посетитель. Четвертое действие идет к концу. За ним последует пятое.

По Корсо идет Клара. С ней девушка, которую я раньше не видел. Судя по всему, студентка — длинные ноги, длинные волосы, длинные рукава блузки, которая почти распахивается, когда мимо проезжает автобус. Они идут, взявшись за руки. У незнакомки под мышкой черная кожаная папка. У Клары в руке три-четыре книги, перетянутые кожаным ремешком. Она похожа на школьницу, которая спешит на урок. Глядя на нее, ни за что не подумаешь, что она оплачивает высшее образование собственным телом, отдавая его пожилому мужчине, который втайне переделывает «Сочими-821».

Она замечает меня, кивает подруге, и обе проталкиваются ко мне сквозь поток гуляющих.

— Это моя подруга Анна, — говорит Клара. — Это мой друг синьор Фарфалла.

Они расцепляют пальцы, и Анна протягивает мне руку. Я привстаю, складываю газету и здороваюсь.

— Как дела?

— Очень хорошо, спасибо.

Анна говорит по-английски. Мне уготовано дать им экспромтом урок разговорного языка. Я не против. Мужчина, который пьет кофе с двумя девушками, привлекает меньше внимания, чем мужчина, который пьет кофе один и вполглаза смотрит в газету.

— Выпьете со мной кофе? — приглашаю я. — Prego[62].

Я указываю на свободные стулья.

— Это было бы очень хорошо, — говорит Клара. Она пододвигает стул ко мне поближе. Под столом ее колено тесно прижимается к моему. Анна тоже пододвигает стул поближе, но только чтобы не сидеть на солнце. Она не собирается составлять подруге конкуренцию.

— Анна тоже изучает английский, — говорит Клара.

— А вы бывали в Англии? — интересуюсь я.

— Нет. Я не бывала в Англии, — отвечает Анна. — Только во Франции, и там только в Монако. Но у моего папы «лендровер», а у меня есть пальто от «Берберри».

Значит, эта Анна — из состоятельных. От нее действительно веет богатством. У нее часы от «Hermes» — в стальной браслет вставлены переплетенные буквы H из цельного золота. На мизинце правой руки золотое колечко с рубином. Он перекликается цветом с губной помадой. Она не трахается за деньги, только ради удовольствия.

Подходит официант. Моя чашка пуста.

— Due cappucchini e un caffè correto[63], — говорю я. Вина мне не хочется, хотя рюмка граппы меня бы взбодрила.

Официант забирает пустую чашку и исчезает в помещении.

— Смотри! — восклицает Клара. — Какая книга. Как я тебе говорила.

Она переворачивает свою стопку и постукивает пальцем по книге, лежащей сверху: это пингвиновское издание «Дикой розы» Айрис Мёрдок.

— Замечательно, — откликаюсь я. — Ты будешь очень начитанной. Молодец.

Я и вправду доволен: отрадно видеть, что свои деньги — мои деньги — она тратит на полезные вещи, а не на то, чтобы ширяться ночью по переулкам или скупать диски с безмозглой музыкой. Она подмечает мое удовольствие и улыбается в ответ — тепло, почти любяще.

— Откуда ты родом? — спрашиваю я у Анны. Она озадачена.

— Простите…

Самое время разыграть преподавателя.

— Dove abita?[64]— подсказываю я.

— А, да! — Она улыбается, зубы у нее белые и ровные: даже изо рта у нее выглядывают деньги. — Я живу на Виа дель Аргилья. Недалеко от Клары.

У меня проскальзывает мысль о том, чему бы еще я мог при возможности научить эту девушку. Но возможности не представится, а кроме того, окинув их взглядом, я прихожу к выводу, что Клара все-таки красивее. Богатенькие барышни — это развлечение себе на больную голову, как когда-то выразился Ларри. Он знал, что говорит. Такая барышня однажды угрохала его клиента.

— Понятно. Но откуда ты родом? Где живут твои родители?

— Родители? Мои родители живут в Милане, — говорит Анна, будто отвечая на вопрос, заданный бесстрастным голосом с учебной кассеты.

Приносят кофе, Анна настаивает на том, чтобы расплатиться. Она достает из папки кошелек крокодиловой кожи и расплачивается крупной банкнотой. Минут пятнадцать мы болтаем ни о чем: о погоде — она по умолчанию принимает меня за англичанина и, соответственно, решает, что это самая подходящая тема для разговора, — о городе, о том, нравится ли он мне, о том, как полезно учить английский. Анна сообщает между делом, что ее отец — миланский миллионер, торговец кожаным товаром, крупная фигура в мире женской моды. Анна говорит, что хочет работать в Лондоне моделью. Вот почему она здесь, в этом заштатном университете: учит язык.