После того, как я тщательно вымыл руки и со всей возможной тщательностью соорудил подобие небольшой хирургической маски, я быстро вернулся к своему медицинскому набору, чтобы собрать все необходимое для переливания крови, которое я решил провести по правилам для срочных процедур согласно требованиям «Маген Давид Адом»,[2] где я работал ночным стажером, будучи студентом медицинской школы. Иначе говоря, прямое переливание крови, где я в состоянии руководить процессом. Я попросил Лазара сдвинуть вместе две кровати, а двух женщин — лечь рядом бок о бок, и Лазар помог мне снять с них обувь и расстегнуть пояса. Я измерил им кровяное давление (оно у обеих оказалось удовлетворительным — сто тридцать на восемьдесят) и попросил жену Лазара, которая иронически поглядывала на меня, чтобы она сняла свои очки.

— Это еще зачем? — изумленно спросила она. — Это важно?

— Это совсем не важно, — ответил я раздраженно. — Мне кажется, так вам будет удобнее.

И без дальнейших объяснений нащупал у Эйнат вену, после чего достал миниатюрный набор для переливания. Когда игла вошла в нее, Эйнат издала короткий крик боли, и я тут же успокаивающе погладил ее по голове, извиняясь, хотя и знал, что из-за хрупкости ее сложения и состояния кожного покрова боль была неизбежна. Я перебросил шланг через настольную лампу, стоявшую между двумя кроватями, и начал искать вену на руке матери, которая тонула в ее пухлой плоти. Обернув резиновый жгут, я затянул его, не почувствовав никакого исходящего от нее страха, быстрым и легким движением ввел иглу, не причинив ей ни малейшей боли. И в то время как кровь стала медленно уходить из ее вены, она, улыбаясь, начала непринужденно шутить, чуть поддразнивая меня.

Я спросил Лазара, который бродил вокруг меня, похожий вовсе не на директора больницы, в которой днем и ночью производились сложнейшие операции, а на самого обыкновенного испуганного мужа и отца, не может ли он чуть-чуть приподнять свою жену и подпереть ее спину подушкой, чтобы кровь безостановочно текла от матери к дочери согласно закону сообщающихся сосудов. Прическа его жены совсем растрепалась, частично закрывая ее лицо. Она пыталась подбодрить свою дочь, которая лежала, закрыв глаза, с выражением боли на лице, как если бы кровь, переливавшаяся в нее, причиняла ей боль. Стояла полная тишина. Лазар замер, не сводя с меня глаз и контролируя каждое мое движение со смешанным выражением тревоги и подозрения.

— Заметили ли вы, сколько крови уже прошло? — внезапно спросил он шепотом. Я покивал.

Я знал, что он фиксирует в своей памяти все, что я делаю, и от его острого взгляда не ускользнула ни одна деталь, а когда мы окажемся дома, он, не жалея времени, начнет расспрашивать всех — начиная от Хишина и кончая последним из подчиненных ему профессоров, — было ли на самом деле так уж необходимо производить переливание крови столь срочно — настолько, что пришлось отменить вылет. Но я был спокоен и уверен в своей правоте и готов был не только доказать любому из профессоров больницы совершенную необходимость срочного переливания крови, но и потребовать должного уважения к себе за точность моего диагноза и проявленную профессиональную ответственность в критических обстоятельствах. Им нужен был «идеальный человек» для этого путешествия… внезапно я почувствовал, как огромная волна гордости поднимается во мне. Так вот — они его получили!

После процедуры, во время которой Эйнат получила примерно четыреста кубиков материнской крови, я приложил ватный тампон со спиртом к руке Дори, некоторое время подержав ее так. Снова она мне улыбнулась — и необычной какой-то показалась мне эта улыбка. И если бы не торопливость, с которой Лазар, совершенно бессмысленно, схватил резиновую трубку, ни единой капли крови не вылилось бы из вены. Но он не проявил должного умения, и несколько капель крови его жены попали на мою одежду.

— Ничего, ничего… — сказал я и разъединил все части прибора для переливания крови, вынув в конце процедуры иглу из запястья больной, которая тихо дремала, — мне хотелось, чтобы эта дремота естественным образом перетекла в нормальный сон.

Подойдя к окну, я задернул шторы, погрузив комнату в полумрак. И, замерев, полностью насладился мгновением счастья, охватившим меня.

— Ну, а теперь нам надо отдохнуть, — сказал я, обращаясь ко всем сразу. — Особенно вам, Дори.

И, сказав это, я покраснел. Потому что впервые с начала путешествия я обратился к ней так же, как обращался к ней муж. Но оба они добродушно рассмеялись, а Лазар, кроме всего, доверительно обнял меня.

— Вам тоже не мешало бы отдохнуть, — сказал он, но я был в боевом настроении, я был полон жизненных сил, как если бы это мне сделали переливание крови. Я уложил все инструменты в рюкзак и отнес все во вторую комнату, а поскольку я уже знал, что эта супружеская пара постоянно голодна, я решил взглянуть на нашу больную, пока они будут ужинать, а затем, если все будет хорошо, я спущусь вниз, чтобы быстро поесть и, если получится, заглянуть в ближайший музей.

Но вообще-то я понимал, что ни в какой музей я не попаду. И не пойду. Потому что совсем рядом был великий Ганг, и многочисленные ступени, ведущие к пустынным, заброшенным, таинственным, темно-коричневым замкам, которые мне так и не удалось повидать, манили меня. После позднего ужина, съеденного в одиночестве в гостиничном ресторане, ободренный явными признаками улучшения у Эйнат, которая, после того как исчезли последние свидетельства недавней процедуры, проснулась и даже попробовала пожевать что-то из принесенного ее родителями, я позволил себе совершить вылазку к реке еще до наступления темноты. Теплый мелкий дождь просеивался сквозь воздух, и смрад от города возносился ввысь, подобно фимиаму. Кто поверит, что я снова вернусь сюда, размышлял я, пока шел по узким аллеям сквозь неутомимые и бесконечные толпы. Я пришел на берег реки, который, невзирая на дождь, был полон купальщиков, и нанял лодку, попросив лодочника отвезти меня к южному причалу, откуда удобнее было разглядывать огромные крепости на другом берегу.

Сумеречный воздух стелился над рекой, но я был не в состоянии проникнуться этой таинственностью. Я все еще переживал то, что с нами случилось, — наши споры с Лазаром насчет аэропорта, внезапный обморок Эйнат. Похоже было, думал я, что мне удалось заинтересовать их, удалось впечатлить, и когда мы вернемся в Израиль, то, как намекал ехидный профессор Хишин, Лазар вполне будет в состоянии помочь мне остаться в больнице. Но вскоре я понял, что мои мысли занимает вовсе не Лазар, а его жена, женщина, которая не могла оставаться одна. И окончательный анализ событий гласил: оказалось большой удачей то, что она поехала с нами, — как иначе я нашел бы подходящего донора в этой вечной толпе? И кто помог бы мне склонить Лазара к тому, чтобы прервать путешествие.

Освещенный баркас, шедший за нами, нагонял волну, и наша маленькая лодка подпрыгивала и кренилась. Я с нежностью начал думать об Эйнат. Как печален для нее должен быть подобный конец путешествия, которое, похоже, было не просто путешествием, но маленькой революцией, а еще точнее, попыткой бегства. И тогда в приглашении Лазаров присоединиться к ним не проглядывает ли замаскированное намерение познакомить их дочь с молодым доктором, «идеальным парнем»? Она была моложе меня всего на четыре года, но выглядела потерявшимся ребенком; кстати, почему она не доучилась хотя бы до первой академической степени, до В. А.?