Лэнс, казалось, прирос к полу.

– Что с ней случилось, Риво? Я настаиваю, чтобы ты рассказал мне.

– Не хочу… – Найджел взял со столика в прихожей хлыст и принялся рассматривать его: медный набалдашник и обтянутая кожей рукоятка.

– Ты обязан, – настаивал Лэнс. – Если я вечером еду в Париж, мне нужно это знать.

Найджел бросил на него быстрый взгляд.

– Ее пытали. Три дня. Ножом. Но она ничего им не сказала. Больше тебе ничего не нужно знать, а я не обязан повторять все подробности. Я подготовил записку для тебя и Доминика Уиндхема, в которой содержатся все необходимые сведения. Возьмешь на моем столе. Кто-то в Париже предал ее. Тот, кому было известно обо всех наших планах и действиях. Этот человек должен быть еще там. В противном случае я бы тебе ничего не сказал, и мне чертовски жаль, что возникла такая необходимость. А теперь, если ты не возражаешь, я ухожу.

Лэнс раскинул руки, загораживая проход:

– Только через мой труп!

– Боже милосердный, – Найджел натянул перчатки, – я стараюсь изо всех сил, чтобы избежать театральных сцен. Несмотря на твои явные опасения за мой разум, я не намерен совершать никаких безрассудных поступков. Я собираюсь на верховую прогулку – только и всего.

Лэнс пристально смотрел на него.

– Найджел…

– Если ты не посторонишься и не дашь мне пройти, я буду вынужден ударить тебя.

Это было сказано тоном, которого не могли бы ослушаться даже всадники Апокалипсиса. Лэнс опустил руки и напряженной походкой прошел мимо Найджела в кабинет.

Фрэнсис осталась стоять у подножия лестницы. Найджел подошел к ней. Ей было страшно, но она коснулась ладонью его руки.

– Мне очень жаль, Найджел.

Он отреагировал так, будто перед ним возник призрак. Некоторое время он молча смотрел на нее, а затем протянул руку и едва коснулся ее щеки. В его движении чувствовалась бесконечная нежность, а голос, в котором неожиданно проступило сострадание, звучал мягко.

– Не надо, Фрэнсис. – Он взял руку девушки и поцеловал ее в ладонь. Холод его губ проник ей в самое сердце. – Жалей, если хочешь, бедняжку Катрин. Ее кожа была нежной, как шелк.

Примерно через час Фрэнсис услышала, как ушел Лэнс. Ни секунды не колеблясь, она прошла в кабинет Найджела. Его бумаги были аккуратно сложены стопкой. Не осталось никаких свидетельств того, что ему пришлось пережить. Она закрыла глаза и сделала глубокий успокаивающий вдох. Три дня. Ножом. На каминной решетке лежала зола. С бесстрастностью машины Найджел сжег свидетельства гибели Катрин. Еще Фрэнсис заметила торчащий в каминной полке нож – как будто его бросили через всю комнату. Он вонзился в дерево по самую рукоятку.

Фрэнсис тотчас позвонила, вызывая слуг. Она разожжет здесь большой огонь. Она сделает эту комнату жаркой, как лето в Индии, и, когда Найджел вернется домой – если вернется, – она призовет на помощь все свое искусство, чтобы отогреть его. Теперь ей казалось не важным, что она не верила ему, что спорила с ним, что не могла понять его странное великодушие, проявляемое в последние пять дней. Даже врагу следует оказывать помощь во время катастрофы.

Ожидание было долгим. Часы равномерно стучали в темноте. Звуки в остальной части дома стихли. Фрэнсис сидела на диване у стены и ждала. Воздух в комнате нагрелся. Лишь изредка на каминную решетку падал уголек, разбрасывая вокруг себя сноп крошечных искр. Может быть, Найджел вообще не вернется домой? А если и вернется, то какое она имеет право вмешиваться в его жизнь? Фрэнсис закрыла глаза, пытаясь обрести уверенность.

Послышался слабый щелчок, и она подняла голову. Два часа ночи. Шаги в коридоре. Не стук тяжелых сапог мужчины, а быстрое стаккато женских каблучков.

Дверь кабинета открылась.

– Слава Богу, вы здесь! Лэнс рассказал мне, что произошло.

– Он не пришел к вам?

Темные глаза заблестели от слез.

– Нет, моя дорогая, такое Найджел не может разделить ни с кем, даже со мной. Он думает, что должен справиться с этим сам.

Фрэнсис махнула рукой, указывая на стул.

– Подождете его здесь? Я не уверена, что…

Продолжая крепко сжимать ручку двери, Бетти покачала головой.

– Мне нет дела до ваших сомнений, моя дорогая. В данном случае я беспокоюсь только о Найджеле. Вы можете это понять? Но я не буду ждать. Я должна была уехать в Кент несколько часов назад. Это не… хотя если бы я думала, что смогу… проклятие! – Ее волосы цвета воронова крыла и черный плащ растворялись в темноте коридора, лицо казалось неестественно белым. – Мне хотелось бы знать только одно: почему вы считаете свое тело единственным своим достоянием? У вас есть мозги и достаточное количество мужества. Я знаю, что он будет делать, Фрэнсис. И жизненно важно… Боже милосердный! Вы не можете покинуть его в эту минуту!

– Фрэнсис? – спросил показавшийся в дверях Найджел. Он стянул перчатки и бросил на стул хлыст и шляпу.

Часы за ее спиной пробили четыре – самый темный час ночи. Ее чувства мгновенно пробудились. Лицо Найджела сияло какой-то пугающей красотой, отстраненной и хрупкой красотой ангела. В то же время на нем лежала печать усталости и смятения.

Когда буря чувств, вызванных его появлением, утихла, она негромко и осторожно сказала:

– Я здесь не для того, чтобы удовлетворить свое любопытство или говорить с вами. Просто я подумала, что вам будет трудно уснуть.

Он подошел к ней и коснулся ладонью ее щеки.

– Фрэнсис, скажите, как вам это удается?

Она подняла голову, вглядываясь в его лицо.

– Что удается?

– Обрести такой покой! – Он поднес руку к глазам. – Я не могу… о Боже! Я не могу избавиться от этого.

Прежде чем она успела ответить ему, он отвернулся, подошел к камину и одним яростным движением выдернул нож.

– Я не могу вам объяснить, какие чувства я испытывал к Катрин.

– А хотите?

Его рука стиснула рукоятку ножа.

– Боже милосердный! Что здесь рассказывать? Я встретил ее в 1812 году, за год до того, как все началось. Она была француженкой, вдовой знатного русского дворянина, и страстно любила Францию, где прошло ее детство. Она даже устроила в своем доме салон во французском стиле. Вся Россия была влюблена в нее.

– Она была красива?

Найджел не отрывал взгляда от ножа, как будто хотел разглядеть на сверкающем лезвии свое собственное искаженное отражение.

– О да! Она была прелестна! Хотя страстная натура делала ее скорее похожей на русскую, чем на француженку. Катрин жила в России с шестнадцати лет. Она ненавидела Наполеона и оказывала неоценимую помощь Англии. Когда царь в конце концов решил выступить против Наполеона, она переехала из Санкт-Петербурга в Москву. Офицеры британской разведки были посланы туда в качестве наблюдателей. Среди них был Ланселот Спенсер. Именно тогда Доминик Уиндхем стал ее любовником.