– При чем тут самураи? – огрызнулся я.

Он не ответил. Да я и не нуждался в ответе. Я и так все понимал.

3

«Прячьтесь! Не ходите туда!»

Выспаться в эту ночь мне было не суждено.

Вернувшись в дом, я долго ворочался на ложе. Бурление мыслей передавалось телу и оно не находило себе места. Не знаю, сколько минуло времени – колокола, отбивающего часы, ни в деревне, ни поблизости не было. В какой-то момент оказалось, что я опять сижу на крыльце и курю трубку. Вообще-то я не курю: пробовал, не понравилось. Едкая горечь во рту да кашель – вот и все удовольствие. Наверное, дело привычки.

Своей трубки у меня нет.

Где взял? Не помню. Одолжил у кого-то? Зачем? От расстройства, не иначе. Закуришь тут, с такими-то делами! Прямо с порога с невестой подрался, да еще и получил от нее аккурат в причинное место! Спас ее от фуккацу, а она теперь на меня волком смотрит. Как на ней жениться? Как жить по-семейному? Одно остается: закурить трубку да напиться до беспамятства. Знающие люди говорят: помогает. Ненадолго, правда.

Трубку добыл. Теперь бы еще саке…

Дыма трубка давала подозрительно много. Горло он не драл – и на том спасибо! – зато свивался в замысловатые фигуры. Они меняли очертания быстрее, чем я успевал их распознать. Текли смутно знакомые лица, колыхались и таяли туманные образы. Вот проступил старый знакомец – дракон.

Лазоревый. Ладно, не Лазоревый – Дымный.

С превеликим неодобрением дракон уставился на меня. Распахнул зубастую пасть и выдохнул карпа. Подражая дракону, карп вылупился на несчастного дознавателя Рэйдена, широко округлил губастый рот.

И завопил прямо в лицо:

– Людоед! Людоед!

Вот и говори после этого: «Нем как рыба!»

Я аж подскочил. Выронил трубку.

И проснулся.

Проснулся, должно быть, не до конца. В первый момент не мог сообразить, где нахожусь. Усадьба господина Цугавы? С его сыном беда?! Крики снаружи, свет факелов рвется сквозь неплотно закрытые шторы, рассыпает по полу веера бликов. Я у себя дома? Шум во дворе? Битва сказочных чудовищ?!

– Людоед!

– Прячьтесь! Не ходите туда!

До меня наконец дошло, где я. Людоед? Не ходить?!

Ага, как же!

Хорошо, что в доме старосты стены крепкие, не чета нашим. Я ничего не сломал. Плохо, что в доме старосты такие крепкие стены. Были бы бумажные, не ушибся бы. С другой стороны, лучше синяки, чем позор. Не хватало еще разнести жилище гостеприимных хозяев!

Вломился в коридор. В кромешной тьме чудом нашарил свои плети на подставке у входа. Вывалился во двор. Рядом соткалась высоченная фигура. Я мысленно похвалил Широно за расторопность. Надеясь, что слуга все разглядит и поймет правильно, мотнул головой:

«За мной!»

Он разглядел и понял.

Выскочив за ворота, я завертелся на месте: откуда кричат? куда бежать?! Что делать, решу на месте, главное, отыскать место происшествия. Кричали со всех сторон сразу. Заполошные светляки факелов метались правее, через дом или два.

Я поспешил туда.

С дюжину факельщиков окружили приземистое жилище. Сполохи пламени выхватывали из мрака часть ограды, кусок стены, распахнутый зев входа. Из дома неслось громкое – слишком громкое! – чавканье и урчание, перемежаемые стонами и горестными воплями. Впору было поверить, что сам дом пожирает себя и людей, обитающих в нем, не в силах остановиться, вот и жалуется на свою горькую судьбу.

Меня мороз продрал по коже. Я застыл у ворот – словно на стену налетел, не в силах сделать ни шагу дальше. Я не хочу видеть, что там происходит! Не хочу!

Я должен это увидеть.

– …людоед!

– …он пришел!

– Не подходите!

– Держитесь подальше!

– Прячьтесь!

«Кричу, стенаю, вою волком. И не могу остановиться, прекратить эту пытку – что-то во мне ненасытно, оно требует продолжать.»

Это Кимифуса. Ронин, разбойник, дзикининки.

«Сегодня умер мой единственный сын Кёкутэй. Он лежит у себя. Он с женой жил отдельно, через дом от нас…»

Если бы людоед рвал на части тело моего родича – что бы я сделал?! Ушел бы в горы, как собиралась сделать вся деревня до нашего появления? Отсиживался в шалаше?! Трясся от страха, зная, что происходит внизу?!

Гнев обжег лицо, как будто в меня ткнули горящим факелом. Незримая стена разлетелась с треском, слышным мне одному. Я шагнул к воротам – и был крепко схвачен поперек туловища.

Руки прижало к телу: не отмахнешься. Рванулся – без толку.

– Прошу вас, Рэйден-сан! Не надо!

– Я должен войти!

– Нельзя! Это опасно!

Я узнал голос старосты.

– Я не боюсь! Мой долг…

– Это не ваш долг, Рэйден-сан! Простите за грубость…

– Отпустите меня! Сейчас же!

– Если с вами что-то случится…

– Да как вы смеете!

– …я себе не прощу!

Где мой слуга?! Почему бездействует?!

Потому что, подсказал здравый смысл, господину сейчас не грозит никакая опасность. Его не бьют, не унижают, не пытаются навредить. Напротив, его берегут, удерживают, чтобы не натворил глупостей. Зачем слуге мешать добровольному спасителю?

Позор, дознаватель Рэйден! Ждете помощи от слуги?

Я крутнулся в захвате, приседая и высвобождая руки. Развернулся боком, ткнул старосту локтем под дых. Тот охнул, захват ослабел. Вырвавшись, я кинулся к воротам. Заметив нашу схватку, наперерез мне бросились двое дюжих обитателей Макацу. Уж не знаю, рискнули бы крестьяне применить силу к заезжему самураю?! Не знаю и не узнал: в этот миг вопли и чавканье, что неслись из дома, смолкли как отрезало. Отчаянный крик разорвал ночь, превратив всех в камень. В крике мешались такие боль и ужас, что предыдущий гвалт показался мне материнской колыбельной.

Чернота дверного проема ожила. Из дома выметнулась тень, лишь отдаленно схожая с человеком. В стремительном движении она размазалась по двору, с легкостью записного акробата перемахнула через забор – и исчезла меж темными строениями, торопясь удрать в горы.

Отправиться в погоню?

Бесполезно. За этой тварью даже Широно не поспеет.

Когда я шагнул во двор, мне никто не препятствовал.

* * *

В дом за мной сунулись те двое, что пытались меня перехватить. Оба с факелами. Памятуя ночной переполох в усадьбе господина Цугавы, я погнал их прочь: «Хотите дом поджечь?! Вон отсюда! Пусть принесут закрытый фонарь. А лучше – пару фонарей.»