Мэри опустила руку.

Мэй стояла, прижав ладони к груди. Она не осмелится вмешаться. С ней хлопот не будет. На какое-то время Уоткинсы были обезврежены. Леди Хендерсон больше не смотрела в их сторону.

На другом конце залы Няня Рози творила чудеса. После обильных и витиеватых извинений она сумела просыпать креветки прямо в корсаж дамы по соседству. Садима не теряла времени. Она проскользнула к возвышению с зажатой ямочкой в кулаке.

Когда она была уже в двух шагах, леди Хендерсон повернула к ней свое мраморное лицо. Садима запретила себе отступать. Адриан не шелохнулся.

– Я узнаю тебя, – сказала леди Хендерсон. – Ты – та последняя.

– Да, миледи.

Леди Хендерсон недобро улыбнулась.

– Даже не думай снова провести меня своими слащавыми ужимками. От тебя мне следует избавиться в первую очередь. К сожалению, в воспоминаниях сына я тебя не нашла. Он закрыл от меня кое-какие уголки своего мозга. Как можно что-то скрывать от родной матери?

Садима шагнула вперед.

– Стой! Ты к нам не приблизишься, теперь я остерегаюсь твоих уловок, – сказала леди Хендерсон.

Она протянула руку к гостям.

– На помощь! Эта служанка хочет отравить моего сына! – закричала она.

Тут же все девушки обернулись к помосту. На них были золотые украшения, и они уже отчасти повиновались воле леди Хендерсон. Ближняя к Садиме барышня схватила ее за край куртки. Но она сумела вырваться. И отступила.

Кто-то преградил ей путь. Садима подняла взгляд и узнала Зефиру. Дочь султана схватила ее за плечи. Пока она держала Садиму, подоспели прочие гостьи. Даже Мэй, при всей своей хрупкости, ринулась в общую свалку.

Больше всего Садима боялась потерять ямочку, которую сжимала в кулаке. Поэтому сносила все нападки. Удары посыпались градом. Она слышала смех Зефиры.

Тут подбежала Няня Рози. И с разбегу врезалась в кучу, чтобы проучить негодных кокеток. Уж она-то знала в этом толк, учитывая, сколько благородных поп отшлепала за свою жизнь. Дворецкий сбросил бокалы с серебряного подноса и, орудуя им, как щитом, стал расчищать себе путь в толчее.

Вид трех взбунтовавшихся слуг, портящих праздник, привел всех прочих гостей – отцов и матерей семейств, братьев и кузенов – в изрядное возмущение. Вскоре уже все собравшиеся навалились на них.

Благодаря матери с Филипом Садиме удалось высвободиться. Она раскрыла ладонь. Чтобы не потерять ямочку, она положила ее в рот, спрятав под языком. Та превратилась в маленькую выемку в десне.

Садима расправила плечи, радуясь, что наконец может драться в полную силу. Начала она с Зефиры и задала ей знатную трепку. Затем уже била наугад, и не без удовольствия. Мэй в общей сумятице попалась под руку какой-то дамочке и упала без чувств.

Но Садиму с Филипом теснили числом. У дворецкого вырвали щит. Садима увидела, как несколько мужчин выкручивают растрепанной Рози руки.

От этого зрелища, от лап мерзких джентльменов, схвативших ее мать, от их смеха над ее попытками высвободиться в Садиме забурлила черная злоба. В голове вспыхнули слова, и она выкрикнула их со всею силой:

Золото злое – в золу и в помои!

Ладонь ее стала светиться. В венах билась сила. Но эта сила не превращала все, чего коснется, в золото. Совсем наоборот.

Садима чуть задела браслет оказавшейся рядом юной леди. Золотое украшение превратилось в моток зеленого моха. Девушка наблюдала случившееся с недоумением. Садима тут же схватилась за часы другой гостьи, и они осыпались лишайниками.

Все золото, до которого дотрагивалась Садима, превращалось в перегной.

А вокруг нее сплошь были серьги, ожерелья, диадемы, кольца, обручи, парча, цепочки, портупеи, ордена, броши, шпильки, медальоны, запонки, перстни, брелоки, заколки, камеи, подвески, колье, оправы моноклей, цепочки от часов – все сверкало золотыми бликами.

Дикое веселье охватило Садиму. Она повела ладонью. Все отступили.

Она ринулась в самую гущу. Изящная цепочка превратилась под ее пальцами в вереницу мясистых опарышей. Расшитый золотыми цветами лиф покрылся пахучим компостом. Одна юная особа обнаружила, что на ушах у нее висит по большому грибу. Другая вытряхивала из волос ветки и сучья. Сосед ее истово тряс рукой, пытаясь сбросить с запястья пригревшегося червяка. У другой гостьи колье с подвеской превратились в чернозем и осыпались в пышное декольте, оставив на коже темный пыльный след.

Видя, как состояние их идет прахом, гости обратились в паническое бегство. Освободившиеся от зачарованных украшений претендентки последовали за толпой. Бальная зала опустела. Филип и Няня Рози, переводя дух, подбежали к Садиме. Втроем они двинулись вперед, к Адриану и его матери. На ее мраморном лбу обозначились едва заметные складки – знак величайшей ярости.

Леди Хендерсон ринулась на Садиму, вскинув руку. Паркет на помосте пошел волной, будто неся ее. Рози встала перед дочерью, заслонив ее собою. Приняв на себя удар твердой, точно камень, руки, она отлетела в угол вместе с Садимой. Обе покатились по полу.

Рози запыхалась, но не выпускала дочь, чтобы та не подставилась под новый удар. Леди Хендерсон, проскользив до них, замахнулась снова, но остановилась.

– Ты! – сказала она Рози. – Встань, чтобы я тебя рассмотрела.

Та с трудом поднялась на ноги.

– Понимаю, – сказала леди Хендерсон. – Ты защищаешь свое дитя.

– Всегда, – ответила Рози, вытирая кровящую губу.

Леди Хендерсон прижалась лицом к лицу кормилицы и принюхалась.

– Всю жизнь, – проговорила она задумчиво, – всю свою жизнь ты заботилась о детях.

Леди Хендерсон опустила руку.

– Я не причиню вреда такой как ты. Но мое дитя вы не получите. Вы не отберете у меня сына.

Садима встала. Она вдруг поняла, чего леди Хендерсон хотелось бы больше всего на свете. Действовать нужно было быстро.

– Адриан запер от вас воспоминания, чтобы вы не узнали, – сказала она.

– Не узнала что? – спросила леди Хендерсон.

– Что я жду от него ребенка.

Няня Рози раскрыла рот. Леди Хендерсон – глаза. Пальцы у нее задрожали: она сгорала от желания схватить и прижать к груди малыша. Крохотного, новорожденного, вылитую копию сына! Рука ее потянулась к Садиминому животу, как будто можно было вырвать плод и убежать с ним.

– Нам вас не одолеть, – сказала Садима, заметив эту жадную дрожь. – Поэтому я оставляю вам Адриана. А сама пойду своей дорогой. У меня останется ребенок. Этого мне хватит. Но прежде чем я уйду, пожалуйста, позвольте мне поцеловать Адриана в последний раз.

Мать, еще не придя в себя, в дурмане от жажды завладеть малышом кивнула.

Садима побежала к креслу, пока та не передумала. Адриан силился проснуться. Веки его моргали, руки сжимались в золотых браслетах, державших его, как кандалы. Когда