Это было последнее сообщение французского посольства в Петербурге о деле Петрашевского.

Николай I и Наполеон III

Академик Е. В. Тарле, самый авторитетный историк Крымской войны 1853 – 1856 годов, полагал, что вмешательство Франции и Англии в русско-турецкий конфликт, предрешившее поражение России, в значительной степени стало результатом недальновидной политики Николая I в отношении Парижа, где в то время правил Наполеон III. Говоря о просчетах царя, Тарле, среди прочего, имел в виду высокомерно-пренебрежительное отношение, которое российский самодержец постоянно демонстрировал по отношению к французскому «выскочке»145.

В какой степени был прав наш именитый историк?

Наряду с уже известными дипломатическими документами, на которые опирался Тарле, ответ на этот вопрос позволяют прояснить документы, недавно обнаруженные мною в ГАРФ, в фонде Третьего отделения Собственной Е. И. В. канцелярии. Речь идет о переписке между Луи-Наполеоном Бонапартом (будущим Наполеоном III) и шефом Третьего отделения графом Алексеем Федоровичем Орловым. Эта переписка датирована 1847 – 1848 годами. Но прежде чем ознакомить читателей с ее содержанием, необходимо сказать хотя бы несколько слов о младшем Бонапарте.

Будущий французский император родился в 1808 году. Его отцом был брат Наполеона, Людовик Бонапарт, тогдашний король Голландии. Матерью – Гортензия Богарне, дочь императрицы Жозефины от первого брака, удочеренная Наполеоном. Таким образом, новорожденный Луи-Наполеон доводился племянником императору Наполеону и внуком – императрице Жозефине. После падения Первой империи в 1814 году и оккупации Франции Гортензия Богарне, которой покровительствовал Александр I, получила титул герцогини де Сен-Лё, пожизненную пенсию и апанаж (удел) в размере 400 тыс. франков, предназначенный для ее сыновей. В 1828 году уже Николай I купил у герцогини де Сен-Лё для своей галереи в Эрмитаже коллекцию картин старых мастеров. Этот факт покровительства Александра и Николая матери будущего французского императора, как мы увидим, будет иметь свое продолжение.

Вождем бонапартистской партии 24-летний Луи-Наполеон стал в 1832 году, после смерти герцога Рейхштадтского, единственного сына Наполеона, посмертно объявленного Наполеоном II. Поощряемый своими сторонниками, одержимый честолюбием, Луи-Наполеон дважды предпримет попытку государственного переворота – 30 октября 1836 года и 6 августа 1840 года, но обе попытки потерпят неудачу, а сам Бонапарт будет приговорен к пожизненному заключению в форте Ам.

По приказу Луи-Филиппа, известного своим мягкосердечием, именитому узнику были созданы, можно сказать, комфортабельные условия заключения. Луи-Наполеон имел свободу передвижения по крепости и внутреннему двору, чем и воспользовался в мае 1846 года для побега. Через Бельгию он перебрался в Англию, будучи твердо уверен, что его там не выдадут. Такова была старая британская традиция – никогда не выдавать политических беженцев.

Обосновавшись в Англии, Луи-Наполеон развернул активную работу по подготовке очередного заговора с целью свержения слабевшей Июльской монархии. Направляя действия своих сторонников внутри Франции, он стремился заручиться поддержкой за рубежом. Более всего, судя по всему, он рассчитывал на Россию, зная о враждебном отношении императора Николая I к «фальшивой монархии» Луи-Филиппа.

В последних числах апреля 1847 года Луи-Наполеон посетил российского посла в Лондоне барона Филиппа Ивановича Бруннова и передал ему письмо, адресованное шефу Третьего отделения графу А. Ф. Орлову, ближайшему сподвижнику Николая I.

«Уже долгое время одним из моих самых сильных желаний, – писал Бонапарт, – является возможность удостоиться чести быть представленным Императору, так как со времен моего раннего детства я испытываю к монархам этой великой империи чувства признательности, внушенные мне великодушным отношением Императора Александра к моей матери в 1814 году.

Этот мой демарш – не попытка претендента, желающего повлиять на политику Императора; это всего лишь шаг наследника первого солдата Европы, одинокого в этом мире, ищущего как самого большого утешения, которое он мог бы испытать после стольких жестоких испытаний, сочувствия монарха, сердце которого открыто рыцарским чувствам, которые столь редко сегодня можно встретить у коронованных особ.

Каково бы ни было решение Императора, я приму его без всякого ущерба для чувств уважения, которые я к нему питаю. Я прошу Вас, господин граф, принять на себя роль моего адвоката, и я буду счастлив быть обязанным Вам за столь важную услугу»146.

Намерение Луи-Бонапарта приехать в Россию для установления непосредственного контакта с Николаем I не на шутку встревожило графа К. В. Нессельроде, главу российского дипломатического ведомства, который настоятельно посоветовал императору отклонить столь бестактную просьбу. Бестактность, по мнению канцлера, состояла в том, что Луи-Наполеон всюду в Европе считался преступником, осужденным судом и бежавшим из заключения. По этой причине, как полагал Нессельроде, русский император не мог себе позволить дать аудиенцию государственному преступнику, пусть даже приговор ему вынесен судом «фальшивой монархии». К тому же с 1846 года наметилась некоторая тенденция к нормализации российско-французских отношений, что не могло не быть известно Бонапарту. Уже одно это обстоятельство делало по меньшей мере нежелательным для императора Николая приезд в Петербург Луи-Наполеона.

В первых числах мая из Петербурга в Лондон с дипломатической почтой на имя Ф. И. Бруннова ушло письмо, предназначенное «графу де Сен-Лё», то есть Луи-Наполеону. В нем говорилось:

«Я ознакомил Императора с письмом, которым Вы почтили меня из Лондона с просьбой исхлопотать Вам от Его Величества разрешение совершить этим летом поездку в С. – Петербург, – писал граф Орлов. – Император не мог не оценить мотивы, которые Вы соблаговолили представить, в особенности достойные чувства признательности, которые Вы выражаете к памяти его Августейшего брата, Императора Александра.

Тем не менее, господин граф, несмотря на сугубо частный характер, который Вы желаете придать этой поездке, Вы сами не можете не сознавать, – я в этом уверен, – что Ваш приезд в Россию, учитывая Ваше политическое прошлое, не преминул бы породить множество толкований, коих предпочтительно было бы избежать, я бы сказал, и в Ваших собственных интересах. Е. В-во надеется, что Вы сумеете понять высказанные соображения и что, по зрелом размышлении, Вы сами откажетесь от идеи этого путешествия. Такое решение – единственно возможное в Вашей исключительной ситуации, не содержит абсолютно ничего, что могло бы затронуть лично Вас. Оно ни в коей мере не лишает Вас той симпатии, которую внушают великие военные воспоминания, связанные с вашей семьей. Мне доставляет удовольствие заверить Вас, господин граф, в моей симпатии и самом высоком уважении»147.