Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Насчет наследства?
— А это в том числе. Ты ведь явилась на готовое, когда Миша был уже состоятельным человеком.
— И что из этого?
— У меня дочь. Сама я тоже не зарабатываю миллионы! Думаю, нам есть о чем поговорить.
— Говорить нам, Надежда Ивановна, не о чем!.. Двести тысяч в зубы, а дальше как хотите.
— Тоня, ты понимаешь, что говоришь?.. Это бессовестно. И не по-человечески. Не говоря уже о родственных отношениях.
— Были родственные отношения, теперь кончились. Забыли, разъехались. Все!
— Антонина!
— Ой, мама, перестань! — вмешалась наконец Наташа. — Зря ты с ней споришь. Такие дела нужно решать в суде.
— Правильно дочка говорит, — кивнула Антонина. — Пишите заявление, нанимайте адвоката, судитесь, а я погляжу, что из этого выйдет.
— Выйдет, Антонина. Еще как выйдет. — Надежда Ивановна дрожащими от волнения руками сунула конверт с деньгами в сумку. — А если надеешься, что этой подачкой откупишься, сильно ошибаешься. Еще неизвестно, от чего умер брат.
— От пьянки.
— Не-ет, дорогая!.. Это надо еще доказать! Экспертиза нужна. И свидетели. Они смогут рассказать, как ты жила, с кем и когда.
— Ну и с кем же я жила? — с вызовом спросила Антонина.
— Один уже есть, — снова влезла в разговор Наташа. — И я его вам покажу.
— Это что ж за герой такой?
— Артур, который у вас работал. И с которым вы крутили шашни.
— Давай, приводи. Только где ты его сыщешь, если он давно уехал?
— Как уехал, так и приедет! И тогда посмотрим, у кого руки длиньше!
— Вот так, Тонечка, — злорадно кивнула Надежда Ивановна. — Так что жди свидетелей и суши сухари. А заявление наше уже в прокуратуре. И там твое дельце копают.
Наташа взяла мать под руку, и они быстрым нервным шагом направились к своей машине.
Антонина дождалась, когда уедут и они, не торопясь, направилась к своему минивэну. Опустила голову на капот машины и вдруг стала плакать, беззвучно, надсадно, сотрясаясь всем телом.
Влажный вечер опустился во двор, вокруг было тихо и печально, Антонина и Нинка сидели за столом, молчали, глядя в разные стороны.
На столе стояла самая простая закуска — нарезанный сыр, колбаса, намешанные в салат помидоры и огурцы с редиской.
Антонина взяла бутылку вина, налила сначала соседке, затем себе:
— Помянем?
— Что-то не хочется больше пить, — поморщилась Нинка.
— Думаешь, мне охота?
— Так и не будем. Лучше поговорим.
— Вроде наговорились уже. Башка трещит, — сказала Антонина.
Нинка пересела к ней ближе:
— Вопрос можно?
— Если дурацкий, то нельзя.
— Родственников поперла?
— Поперла.
— Зачем?
— Жадные и дурные. Наследники! Дом отдай, кафе еще отдай, денежек отвали. Ты бы не поперла таких?
— Наверное, тоже поперла бы, — засмеялась Нинка. — Но хоть что-то дала?
— По сто тысяч каждой в зубы. А откуда больше? Еще неизвестно, как буду выпутываться из Мишкиных долгов.
— У Мишки долги? — удивилась Нинка. — Я тебя умоляю. Покопайся, поройся в закромах-сусеках, такого богатства нагребешь, мама не горюй! Кури сигарету, валяйся на диване, ни о чем не думай. Он же хомяк был еще тот. Все себе, себе. Думал, тысячу лет проживет.
Антонина подняла на нее уставший взгляд:
— Больше вопросов нет?
— Один, — сказала Нинка.
— Гони.
— Куда подевался твой Артур?
Лицо Антонины стало злым:
— Все покоя тебе не дает?
— Как бы он тебя не стал доставать своим покоем! Он правда уехал?
— Нинок, послушай… Во-первых, он не мой. А во-вторых, мне плевать, уехал он или нет. Моя совесть чистая, и бояться мне некого.
— Молодец. Ответила, — удовлетворенно кивнула Нинка. — Больше вопросов нет. Но могу объяснить, почему так цеплялась. — Она взяла свой стакан, сделала пару глотков вина. — Я ведь не сидела эти дни сложив ручки. Да, позвонила Павлу Анатольевичу, даже съездила потом, объяснила, что да как.
— Я тебя об этом просила?
— Личная инициатива! — объяснила Нинка. — Паша говорит, что помочь пока не может. Даже из уважения! Боится засветиться.
— Кажется, был уже разговор. Не может, и не надо. Мне бояться нечего.
— А твои дела с Артурчиком? Если он вынырнет вдруг, тебе будет сложнее. Паренек молодой, красивый, рукастый, но глупенький. Вдруг брякнет что-то не то. Ты же с ним чирикалась? Причем не один раз.
— Не было. Ничего не было, — сказала Антонина.
— Только мне не свисти, ладно? Когда предъявят фотки, сама все поймешь.
— Какие фотки? — удивилась Антонина.
— Есть некоторые.
— Михаил тоже говорил про какие-то фотки…
— Михаил, может, и говорил, а прокуратуре покажут точно.
— Знаешь или догадываешься?
— Прикидываю. Поэтому, вдруг раньше времени объявится голубок, предупреди, что лучше ротик нитками зашить, чем лишнее болтать.
Прокурорский работник Михеев, молоденький, в очках, розовощекий, с нежным пушком на скулах, поставил в бумагах какую-то закорючку, поднял глаза на посетительницу.
Антонина была в траурной одежде, строгая, печальная, даже надменная.
— Ну, все… Формальности улажены, теперь перейдем к конкретике. — Михеев откинулся на спинку стула, слегка, для важности, прищурил глаза. — По нашим сведениям, ваш покойный муж крайне редко впускал в дом чужих людей. То есть вы жили почти нелюдимо. Это так?
— Да, так, — кивнула Антонина. — Михаил Иванович не любил посторонних.
— С родственниками у него тоже не было отношений?
— Не было. Сестру недолюбливал, племянницу вообще терпеть не мог.
— Но кто-нибудь все-таки бывал… точнее, проживал в вашем доме?
— Проживал. Но это так, случайно.
— Кто этот человек?
— Работник… Артур… сейчас вспомню фамилию… Гордеев?..
— Вы даже фамилию не совсем помните?
— А мне зачем? Работник, ну и пусть себе работник. С ним больше общался Михаил Иванович.
— Артур Гордеев — родственник вашего супруга?
— Нет.
— Значит, он ваш родственник?
— Ничей он не родственник. Просто приехал на заработки.