Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Берем бластеры, — сказала Милора.
Через десять минут дети, поставив оружие на боевой взвод, шагнули в шлюзовую камеру пиратов. Створки прохода с шипеньем разъехались, и в прямоугольнике света дети увидели три фигуры: угловатого старого робота, высокого худого человека и здоровенного сутулого детину. Бластеры моментально уставились на них, как стрелки компаса на север.
— Руки вверх! — сказал Даниил. Все трое послушно подняли руки.
— Вы пираты? — с надеждой спросила Милора.
— Нет, — честно соврал Андраковский и улыбнулся: — Здравствуйте, дети!
— Руки не опускать! — велела Милора.
— То есть как это не пираты? — удивился Даниил.
— А что вы имеете в виду? — миролюбиво поинтересовался Андраковский.
— Под термином «пираты» мы подразумеваем разумных существ, совершающих грабежи с целью наживы, — разъяснил Даниил.
— Ну какие же мы пираты! — малость покривил душой Андраковский.
— А кто вы?
— Художники, — ни с того ни с сего брякнул Катарсис.
Андраковский немного помолчал и сказал:
— Да–да.
— Сегодня было совершено бандитское нападение на лайнер «Аввакум» с Земли, — сказал Даниил. — Никого, кроме вас, в окрестностях нет.
— Странно! — изумился Катарсис,
— Гы–ы!.. — засмеялся Бомбар, посмотрел на Андраковского и снова стал строгим.
— Вы пройдите, осмотрите, — пригласил маэстро детей. — Не стесняйтесь, дело–то серьезное…
Даниил помялся, оглянулся на молчащих Милору с Артемом и неохотно согласился:
— Ладно, ведите… Но руки не опускать! Под конвоем детей, не опуская рук, Андраковский прошел по «Большой Медведице» и, кивая головой, надежно доказал, что никаких криминальных пиастров и дукатов, изумрудов и бриллиантов в отсеках и трюмах катера не содержится.
— Все равно подозрительно! — шепнула Милора Даниилу, но Даниил мрачный, как гроза, только показал кулак Артему.
— Да не мог я упустить! — отчаянным шепотом крикнул Артем.
— Ладно, руки–то это… — хмуро сказал Даниил пиратам. — Обознались.
— Ничего, — успокоил Андраковский. — Может, тогда чайку?..
— Некогда, — вздохнул Даниил и метнул в Артема тяжелый, испепеляющий взгляд.
— Давайте–давайте! — живо сказал Артем. Обняв Даниила и Артема за плечи, Андраковский повел всех в рубку. Бомбар притащил стол, отодвинул мольберт, расстелил скатерть; Катарсис принес из кладовки самовар и чашки, вытащил из шкафа огромный пряник и поставил кипятить воду. Все расселись вокруг стола.
— А что, ваш корабль сильно пострадал от пиратов? — осторожно поинтересовался Андраковский. — Может, помочь?
— Не знаю, — пожал плечами Даниил. — Мы решили сперва бандитов обезвредить.
— А где… — маэстро помялся. — Где ваши родители?
— Их пираты усыпили, — ответила Милора. — Там и спят, на звездолете.
— Значит, вы в одиночку полетели? — Андраковский покачал головой. — Думаете, справитесь?
— А что? — вызывающе спросил Даниил.
— Нет–нет, — быстро сказал Катарсис. — Ничего абсолютно!
— А почему вы считаете, что вы вправе наказывать этих несчастных? — печально полюбопытствовал маэстро.
— Возраст здесь ни при чем, — отрубил Даниил. — Мы — представители более высокоразвитой и гуманной цивилизации, поэтому имеем право.
— Конечно, так, — неохотно согласился Андраковский. — Но…
— Это логика воинствующей добродетели.
— Понятия добра и зла очень относительны. Нужен богатый опыт, чтобы верно разобраться.
— Все равно ни у кого нет морального права грабить.
— Но это же не детское дело — карать за проступки. Я всегда считал Землю очень гуманной планетой! У вас, кажется, был даже какой–то Христос, который завещал прощать падших.
— Христос — это легенда, бывший бог. И примитивно под гуманизмом понимать всепрощение.
— А милосердие? Будьте милосердны, дети! Вы идете по зыбкой трясине! Вам надо учиться милосердию и чуткости! Чутко надо подходить, чутко!.. Может, вас плохо воспитывают?
— Наши понятия о нравственности вполне сформировались, чтобы мы могли принимать самостоятельные обдуманные решения и строить свои отношения с людьми на объективных предпосылках! — громко, зло и официально заявил Даниил.
Андраковский ухватил себя за подбородок. Рассуждения этого маленького, самоуверенного землянина брали Я верх над его смутной системой человеколюбия, где одно противоречило другому, где творились письма для будущего и совершались грабежи. Катарсис разлил чай по чашкам, и Даниил, взяв чашку в обе руки, стал дуть, смешно округляя щеки. Милора грызла пряник, роняя крошки, и Артем краснел от стыда за нее и толкал ее ногой Под столом.
«В чем же загвоздка? — думал Андраковский. — Где проходит та эфемерная линия, что не бросает доброго и гуманного по натуре человека — а ведь даже давний воспитатель маэстро пират Параллакс был добр по–своему! — из одной крайности в другую? Где та система воспитания, что учит сильного, мужественного и стойкого землянина быть милосердным, чутким, умеющим прощать? А может, он и не прав вовсе? Может, это и есть доброта — объективная, целесообразная, расставляющая всех по местам и насылающая возмездие?»
Но пока Андраковский думал, в пустоте по направлению к двум катерам несся третий. Это разъяренный Аравиль Разарвидзе случайно обнаружил не подающий признаков жизни «Аввакум», а в нем — спящий экипаж и записку Даниила.
— Шакалы! — шипел Аравиль, форсируя скорость. — Гнусные твари! Подонки!
Катер трясся, двигатель ревел. На экранах иллюминаторов уже вырисовывалась страшная картина: беззащитные дети попались в плен к пиратам. Два состыковавшихся катера, словно вампир и его жертва.
И уютную тишину чаепития вдруг разорвал грохот включившегося динамика.
— Подлый пират, оборотень, садист! — заорал голос Аравиля. — Отпусти детей, слышишь, мерзавец!
Все вскочили, опрокинув чашки. Глаза Милоры полезли на лоб. Даниил ужаснулся. Артем позеленел. Минуты три длилось молчание, потом Андраковский достал бластер и сказал:
— Дети, уходите, пожалуйста…
— Это знак, — говорил Катарсис, который верил в приметы. — Этот Аравиль Разарвидзе нам послан судьбой на горе. Чувствую, что нам будет очень плохо.
Андраковский сидел на ручке кресла, молчал и нервно курил сигарету за сигаретой, гася окурки в окошечке циферблата. Бомбар стоял, прислонясь к переборке, и дремал.
Отвязаться от Аравиля было легче, чем думали пираты, но Аравиль еще кричал по радио вслед уходящей «Большой Медведице», что дни ее сочтены и, шайтан их дери, он лично расправится с нею. Но не это удручало маэстро. Очень плохо получилось с детьми. Он едва–едва пошатнул непробиваемую стену справедливости в маленьких землянах, едва–едва попытался освободить окостеневшие души, как этот дурак врывается со своими ругательствами, выворачивая все наизнанку. Смогут ли дети отнестись милосердно к какому–нибудь малопонятному существу, когда первые же пираты на их пути гнусно их обманули, выдавая себя за людей честных и благородных?