— У вас есть известия о мадемуазель?

— От нее не поступило никаких распоряжений, — пояснил Томпсон. — Вчера и сегодня я самостоятельно открыл магазин. Такого еще не случалось. Она всегда давала знать, если собиралась уехать.

Что ж. пришло время все рассказать.

— Ее ранили, но она жива. Несчастный случай. — Хоукер внимательно наблюдал за лицами, выражением глаз, движениями рук и мышц вокруг рта. Он знал, что Пакс следует его примеру, выстраивая всевозможные предположения.

Шок. Беспокойство. Взволнованный обмен взглядами. Все так естественно и непритворно. Судя по тому, как опустились плечи Томсона, а с губ сорвался вздох, негр испытал огромное облегчение. Они с Шетри ожидали услышать, что Жюстина мертва.

Томпсон сделал шаг вперед.

— Как се ранили? Куда они се дели?

— Она в безопасности.

— По мадемуазель не послала за нами, — озабоченно произнес Томпсон. — Значит, ей совсем плохо.

— С ней все в порядке, — вновь заверил Томпсона Хоукер. — Она вне опасности. Ее рану осмотрел самый лучший хирург Лондона.

Шетри с силой прижал подушечки пальцев к прилавку, и кисти его рук стали похожи на две коричневые пирамиды.

— Она на Микс-стрит? Наверняка там, иначе мы уже получили бы от нее весточку. Я немедленно закрою магазин и отправлюсь с вами. Я должен се увидеть.

Однако никого нельзя было подпускать к Жюстине.

— Возможно, через несколько дней.

— Я не просто работаю на мадемуазель. Мы друзья. Мои жена и дочь почтут за честь ухаживать за ней. Они имеют опыт. Я должен…

Однако Томпсон перебил своего товарища:

— Тебя не впустят в дом. Посмотри на него. Он не подпустит к ней никого из нас. Даже Налину.

— Которой известна сотня целебных трав. Эти англичане убьют мадемуазель своим невежеством. Я должен к ней прорваться.

— И получишь от ворот поворот. Почему они должны доверять тебе? Или мне? Или Налине?

Шетри нетерпеливо покачал головой:

— Мы се люди. Неужели он настолько глуп, что думает, будто бы она стала приближать к себе врагов?

— Он считает, что никому нельзя доверять. А ты хочешь, чтобы он был доверчивым? — Шетри ничего не ответил, и Томпсон продолжал: — Если она не может себя защитить, это должен сделать он. — Негр обернулся. — Задавайте свои вопросы.

Пакс тем временем расхаживал по магазину, разглядывал вещи, открывал деревянные аптечки и читал надписи на хранящихся там бутылочках. Он обернулся через плечо.

— Когда вы видели ее в последний раз?

Оказалось, во вторник. Мистер Шетри вышел из-за прилавка, подошел к столу и оперся руками о широкую спинку одного из деревянных стульев.

— Вот здесь, — произнес он, — мадемуазель завтракала в то утро. Кофе и булочка, как обычно, пока мы готовили магазин к открытию.

— Мальчишка из лавки пекаря принес свежий хлеб и газеты, — вступил в разговор Томпсон. — Я сам варю для мадемуазель кофе, как делают это у меня на родине…

— Это не важно, — перебил своего товарища Шетри. — Еще не было семи, когда все случилось. Мадемуазель отбросила газету и выбежала из магазина так, словно за ней гнался сам дьявол.

Что заставило ее убежать, Шетри не мог сказать. А спрашивать у мадемуазель Жюстины, куда она идет и зачем, было не принято.

Она вернулась три часа спустя. Или четыре. Еще не пробило полдень. И опять очень спешила.

К тому времени полил дождь, и мадемуазель вымокла до нитки. В магазине находился один-единственный покупатель. Глупый молодой человек из Оксфорда, одержимый идеей собирать жуков в Гиндукуше. Его сразу убили бы кочевники, а в «Вояже» предпочитают клиентов, которые приходят за покупками не единожды. Но мадемуазель ничего ему не сказала и поднялась наверх…

— Она взяла с собой газеты, — вмешался Томпсон. — Все газеты за последнюю неделю и унесла их с собой наверх.

— Зачем? — Этот вопрос задал Пакс.

— Она нам не сказала, — терпеливо ответил Томпсон. — А мы не спрашивали. Позвольте мне закончить.

Правая стена магазина Жюстины была увешана оружием — около пятидесяти предметов. Здесь были копья, на расстоянии пробивающие стены. Сабли, которыми можно было разрубить человека, сидя в седле. Ножи для ближнего боя. Какая, оказывается, Жюстина кровожадная.

Пакс взял в руки короткий индонезийский нож. Красивый, но непрактичный.

— Продолжайте.

— Через двадцать минут она спустилась вниз, — произнес Шетри. — И была очень взволнована.

Не взволнованна, — возразил Томпсон. — А разгневанна. Очень разгневана.

Шетри согласно кивнул.

— Она почистила и зарядила свой пистолет. Миниатюрный «грибоваль», что она всегда носит с собой. Она сидела здесь. — Шетри похлопал по спинке стула. — А еще она спрятала нож в потайной карман платья, как если бы считала, что он может ей понадобиться. Она не дала нам никаких инструкций, лишь сказала, что мы должны закрыть магазин.

— Мне ужасно стыдно, — произнес Томпсон. — Она зарядила пистолет, взяла нож и ушла в дождь. А я не предложил ей помощь. Я знал, что ей грозит опасность, но не пошел с ней.

— Она бы отказалась, — попытался успокоить товарища Шетри. — Ты бы разозлил ее еще больше.

— Да. Но я бездействовал. Ни о чем ее не спросил.

В какую бы ловушку ни попала Жюстина. она ни за что не стала бы рисковать жизнями своих друзей.

— Вы не предполагаете, куда она пошла?

Томпсон ничего не ответил.

Мы должны показать ему, — произнес Шетри. — Пришло время. Ведь она об этом говорила.

Томпсон не колебался ни минуты. Просто подумал немного, прежде чем заговорить:

— Ты прав.

С этими словами он неожиданно вышел из-за прилавка и направился к двери, что вела в глубь дома.

Шетри понизил голос:

— Она была в ярости, когда зашла вчера в магазин. Как только мы остались в магазине одни, она подошла к полкам в задней комнате…

В этот момент бесшумно вернулся Томпсон. Он принес простой деревянный футляр и положил его на стол.

— Он наверняка никак не может взять в толк, почему ты выбалтываешь ему секреты, мистер Шетри. — Томпсон не дал своему товарищу возможности ответить. — Мы не дураки. И не стали бы так разговаривать с кем-то другим.

— Мы следуем приказам мадемуазель.

— Три года назад она сказала мне — да и Шетри тоже, что если с ней что-нибудь случится, необходимо отправится на Микс-стрит семь и отыскать там смуглого темноволосого сукина сына — хозяина дома.

— Простите нас, — произнес Шетри. — Мы лишь повторяем ее слова.