Но в некотором смысле это не имело значения. Вовлеченность Хубилая в тибетские дела и так уже сделала для его империи больше, чем могла достичь новая письменность. Выведя на доску своей игры с миром Пагба-ламу, он добавил к своим владениям огромную новую территорию и установил связь между Китаем и Тибетом, которая отныне станет основой их отношений.

При манчжурах Тибетом правил далай-лама, сохраняя номинальную независимость при манчжурской поддержке (а иной раз и вмешательстве) вплоть до свержения в 1911 году манчжурской династии, после чего Тибет ненадолго восстановил независимость[45], утраченную почти семь веков назад. Поэтому после революции 1949 года Мао и его пропагандисты могли утверждать, что Тибет являлся «неотчуждаемой частью Китая», независимость Тибета в предыдущие 40 лет была иллюзией, основанной на слабости Китая, а коммунисты всего лишь восстановили статус кво.

Подобный аргумент не достигает больших моральных высот; следуя таким путем, Англия могла бы вновь притязать на власть над Британской империей. Фактически основания у китайских претензий на Тибет еще более шаткие, чем британские претензии на США или Индию. По крайней мере, Англия когда-то захватила Индию и Америку. Китайские же претензии основаны на том, что Тибет оккупировали сперва войска сына Чингиса Угэдэя, а потом воинство его внука Хубилая — в обоих случаях монголы. С точки зрения монголов, это Монголия завоевала Китай, и Монголия же завоевала Тибет, и Монголия учредила Монгольскую империю. Именно это они, кстати, до сих пор и утверждают. К счастью для Китая, Хубилай решил учредить китайскую династию, сделав своего деда ее посмертным основателем, и таким образом перевернул историю с ног на голову, позволив делать официальные заявления вроде следующего, имевшего место в одной недавно вышедшей книге: «Китайский император пользовался высшей властью в краях, находящихся под его управлением, и в число этих краев входил и Тибет».[46]

С точки зрения китайцев, Чингис и Хубилай на самом деле были китайцами. Поэтому, следовательно, Тибет тоже китайский. И говорить тут больше не о чем.

Есть вещи, которые не подлежат обсуждению. Для Хубилая одной из них было завоевание Сунской империи. Попытавшись вторгнуться туда, он потерпел неудачу, но Хубилая, как и его деда, неудачи не обескураживали. Он готов был испробовать все, что угодно, лишь бы оно сработало. Поэтому, пока его армии разбирались с Ариг-бугой на севере, на юге он прибег к мягким речам и щедрости, надеясь добиться обаянием того, чего не смог получить силой. Но когда он в 1260 году отправил в Ханчжоу посольство с предложением о договоре, посол даже не пересек сунских кордонов. Его задержали, и он оставался под домашним арестом на долгие 16 лет, пока его не освободили вторгшиеся армии Хубилая.

Почему же сунцы так поступили? Ученые склонны объяснять данный арест чистым недомыслием, поскольку он давал Хубилаю casus belli.[47] Но данное дело скорее позволяет нам заглянуть в темный мир разведки и контрразведки.[48] Посол Хао Цзин был протеже северокитайского полководца, который после завоевания в 1234 году империи Цзинь перешел на сторону монголов. Как китаец и ренегат, он был бы неплохим тайным агентом. Заведовавший тем пограничным регионом сунский военачальник задействовал своих шпионов и каким-то образом узнал о содержании докладной записки Хао Цзина Хубилаю, в которой тот вносил предложения на тему того, какой должна быть политика Хубилая. «Есть два способа завоевывать страны: путем применения силы и путем стратегии», — писал он. Силой не получилось, следовательно, надо прибегнуть к стратегии, а это потребует немалого терпения. «Нам следует таким образом выиграть время, добиться доверия сунцев и потребовать, чтобы они уступили нам часть территории и представляли нам ежегодную дань деньгами. Когда же придет время завоевания, нам следует сперва…» Далее он вкратце излагает план нападения, который, по существу, и примет в конечном итоге Хубилай. Поэтому условия, которые он собирался предложить сунскому правительству, были всего лишь выжидательной тактикой, ибо Хубилай отнюдь не собирался хранить долгий мир. Его цель заключалась в завоевании, как повелели Чингис и Небо. Миссия Хао Цзина была насквозь фальшивой, потому его и арестовали. А арестовав, уже не могли освободить, так как он сообщил бы Хубилаю, что сунцам теперь известно о долгосрочной стратегии хана.

Хубилай стиснул зубы — у него практически не было выбора, учитывая, что почти все его войска отвлек на себя Ариг-буга — и продолжал делать умиротворяющие жесты. Без всяких просьб со стороны сунцев он освободил сто семьдесят двух купцов, арестованных за тайную торговлю через монгольско-сунскую границу, и одаривал землей, одеждой и волами сунских перебежчиков, которых набралось немало. Но это не было настоящим миром, так как обе стороны уже знали, к чему идет дело. Как только у Хубилая появится возможность, он снова повернет на юг.

Предыдущая кампания показала, что монголы еще не готовы справиться с поставленной задачей. Сунская империя состояла сплошь из рек и городов, являясь тем, чем не были ни Монголия, ни большая часть северного Китая. Главными призами были города, поскольку именно там жили богачи, и именно оттуда осуществлялась власть — в этих землях не было никаких замков и помещичьих усадеб для грабежа, как у европейской знати. Поэтому города были крепкими орешками, хорошо снабженными взрывчаткой, во многих случаях расположенными на реках ради лучшей торговли и собственного содержания. Монгольские всадники могли быстро передвигаться по открытой местности, но, как показали штурмы Рыбьей горы и Учана, не могли обеспечить побед над городами, стоящими на реках и горах. Монголам требовалось победить сунцев на их же условиях — с помощью лучших осадных средств и кораблей. О принципах осадной войны они знали со времен Чингиса, однако теперь им требовалось сильно увеличить количество и качество своих осадных машин. Но корабли? Единственные известные им корабли были паромами для переправы через реки. Чтобы построить боевые корабли, способные перевозить армии и вооружение по широким китайским рекам, им придется начинать с нуля.