Внизу разом поднялся какой-то громовой вал из тысяч молотков — загремели, затоптали и заухали казаки, вскакивая с лавок. Грохот поднялся такой, что одноглазому на мгновение показалось, что их шинка сейчас провалится под землю.

Натянув тетиву, Каурай уложил стрелу на ложе арбалета, поднялся и осторожно выглянул в окошко, боясь схлопотать летучую гадину прямо в широко раскрытый глаз. Ночь вся раскрасилась сотнями огней — некоторые из них проносились через тьму по широкой дуге и падали прямо на соломенную крышу их несчастной шинки. Другие на всех порах стучали копытами по земле, сверкали кольчугами и сталью — все ближе и неумолимей, сгорая от нетерпения перекинуть свою ярость на деревянные стены.

Одноглазый выбрал себе огонек, который еще не успел пропасть из его поля видимости, направил на него арбалет, прицелился и, не теряя драгоценных мгновений, нажал на спуск. Болт вырвался из окна, со свистом бросился к цели и прошил мохнатую грудь. Ее хозяин безвольно взмахнул руками и рухнул наземь, а Каурай из другого угла уже натягивал тугую тетиву и ставил на ложе болт, выбирал огонек — спуск! и стрела вновь свистит через темноту, выбивает всадника из седла, а из колчана вылезает новая свистящая смерть.

— Че это свистит? Кречет, твоя работа? — донеслось снизу.

— Черта с два! Боюновы молодчики безобразничают. Сейчас и мы им посвистим маленько.

Загрохотали выбиваемые окна, зашлась в крике хозяйка шинки — такого переполоха ее заведение давно не знало.

— Братцы! Конюшня горит, горе нам! — пронзил уши отчаянный крик. И вправду — с места Каурая конюшни было не видать, но свет от ревущего пламени доходило даже сюда. Еще хуже…

Из окон первого этажа валом полетели стрелы, их поддержали пищальным огнем, но очень немногие из снарядов попадали по всадникам, которые носились вокруг, осыпая шинку смертоносными гостинцами. Одноглазый пригнулся, когда на чердак вновь влетел один из них, отступил в дальний угол и выцепил среди огней рогатого всадника с медвежьей шкурой на плечах, который метался вокруг конюшни в попытках запалить крышу пожарче.

Плохо дело.

Тетива щелкнула, и болт прошил всадника навылет. Он охнул, схватился за грудь и вывалился из седла, но конюшню это не спасло. Огонь разгорался все ярче.

— По моей команде, — доносился снизу голос Кречета. — Вышибаем двери, хлопцы, и выходим. Здесь нам куковать не можно! Кум, хватай еще пару хлопцев и выводи лошадей, а мы пока пойдем пободаемся с лучниками.

— Ключи? У кого ключи?

— Как у кого, кум? Ты же сам сказал, что забрал их у Чубчика, чтоб не баловал.

— Забрал… — охнул Рогожа. — А вот теперь не найду, хоть ешь меня.

— Ой, не время ты нашел шутки шутить, кум, ой, не время!

— Какие шутки, Кречет? Нету ключей у меня, хоть обыщи меня, нету!

Кречетово ругательство, казалось, располосовало Рогожу точно пилой. А стрелы все сыпались и сыпались, дребезжали по стенам и лизали соломенную шапку, которая полыхала адским огнем — дым валил во все стороны, заполнял помещение, прибивая одноглазого к полу и обещая, что скоро на чердаке станет нечем дышать. Каурай не стал ждать, пока его тут поджарят как ворону на насесте и разрешил себе еще один, последний выстрел.

— Где Чубчик, еб… его по очереди? — все орал Кречет, перекрикивая визг шинкарки.

— Во дворе лежит, бедняга, уже укокошенный… Факт!

— Курва! — рявкнул Кречет, а шинкарка все не унималась. — Да заткните уже эту дуру! Малаша, душа наша, будет у тебя новая шинка, етить ее налево.

Каурай бросил окно, в которое почти влетела горящая головня, но ударившись о раму, ухнула вниз, рассыпавшись искрами. Он быстро снарядил арбалет и, низко пригнувшись, прополз задымленную каморку наискосок, заняв позицию у противоположного окна. Сунулся за занавеску и грязно выругался — с этой стороны положение тоже попахивало под хвостом у Сеншеса.

Внизу плясали сразу трое верховых чертей, вооруженные до зубов и готовые расстрелять каждого, кто только попробует высунуть нос из шинки. Тут гаркнуло громогласное «Ура!», хлопнули выстрелы, и из дверей шинки навстречу стрелам и огню повалили кречетовцы. Каурай решил, что это его шанс. Он наудачу разрядил арбалет в одного из всадников, подхватил связку со всем громыхающим барахлом и швырнул в окно, следом сам вскочил на подоконник и сиганул вниз. Только он коснулся земли и перекатился, как едва не получил стрелу в грудь и рухнул на спину, по счастью не откусив себе язык.

Тут же ночь разразилась громом — рядом встал здоровяк Повлюк с дымящейся бомбардой, а впереди на бок заваливалась лошадь с начисто размозженной головой. Второй черт смог таки выпустить пару стрел, наповал свалив одного казака и тяжело ранив другого в живот. Не успел он пришпорить свою лошадь, как к нему подскочили казаки и насадили стрелка на копья, и тот с захлебывающимся криком рухнул наземь. Третий всадник был уже далеко — вслед ему летели стрелы и поднимался пороховой дым. Ночь разразилась хохотом.

Черта, правившего подстреленной лошадью, придавило окровавленной тушей, и он со стоном пытался вытащить переломанную конечность. Его страдания оборвал Горюн с сеншесовой притолокой в ручищах — за два удара он расквасил черту череп, и тот затих навсегда.

— Ну, Повлюк, хорошо ты им дал прикурить своей люлькой! — хлопнули толстяка по плечу.

— Ай, чегой? — переспросил полуоглохший после выстрела Повлюк.

— Гутарю, хорошо… — его товарищ не договорил, как упал на землю, навылет пронзенный вражеской стрелой. Повлюк тут же припал к земле, и принялся перезаряжать свою «люльку». На их головы посыпался новый ливень стрел — на этот раз из леса, где окопались лучники. Половина казаков с Рогожей бросилась в конюшню спасать лошадей, половина во главе с Кречетом взяла огонь на щиты и бросилась на лесных стрелков, которые продолжали методично опустошать свои колчаны.

Бросив свое железо на произвол судьбы, Каурай поспешил вызволять Красотку. Конюшня дымила вовсю, ворота стонали от бешеного натиска смертельно испуганных лошадей.

Какой ужас творился там, оставалось только гадать, и горе тем, кому не повезло оказаться в этот момент внутри.

«Гриш, — кольнула мозг внезапная мысль. Где в этот момент находился мальчишка, и жив ли он вообще, одноглазый мог только догадываться.

Глава 16

К тому моменту, когда он почувствовал запах гари, черт уже не двигался.

Игриш подполз к Милошу и попытался привести его в чувство, но не добился ровным счетом ничего. Мальчик лежал ничком, зарывшись лицом в сено, напоминая сломанную куклу на веревочках.

В попытках разыскать кадку