Грохот утих, и ветер очистил атмосферу. Значит, маневры «рафалей» продолжаются. Никакого траура на «Шарле де Голле». Перед полицейским возник вытянутый силуэт адмирала Ди Греко – он забыл выяснить, какие именно функции тот выполняет на борту авианосца.

Они подошли к яме. Люди в неопреновых комбинезонах походили на толстых маслянистых тюленей, копошащихся на дне. Одного из них сейчас поднимали на тросе.

Парень представился: глава технической службы по подводным расследованиям.

– Пока что мы нашли вот что, – просто сказал он. – Вам это о чем-нибудь говорит?

Предмет был в опечатанном прозрачном пакете. Сквозь прозрачные складки Эрван различил кольцо. Он взял пакет и повернул его к рассеянному свету с моря. Там был перстень из грубого металла – свинца или серебра, – на печатке выгравирован кельтский герб.

– И что это дает? – спросил ныряльщик.

Не отвечая, Эрван протянул находку Невё. В груди образовалась гулкая пустота. Он узнал перстень, узнал без всяких сомнений.

Это был перстень его отца.

Прочтя письмо с угрозами, адресованное его сыну, Морван сразу же подумал о комбатантах – конголезцах в изгнании, продолжавших свою борьбу против режима Кабила, теперь уже во Франции. Они срывали парижские концерты музыкантов, лояльных к правительству в Киншасе, били морды важным конголезским чиновникам, заехавшим в Париж, наводняли Всемирную паутину мстительными сообщениями и организовывали в районе Северного вокзала или на площади Инвалидов демонстрации, на которые всем было плевать.

С какой стати сегодня они обрушились на Лоика? Решили, что он сообщник Кабила? Абсурд. Его сын был всего лишь одним из управленцев в «Колтано»: на данный момент ему не принадлежало ни одной акции компании и он в жизни не бывал в Конго.

Может, они следили за курсом акций? Заметили их рост? И какой вывод могли сделать? Что клика Кабила проворачивает темные делишки, спевшись с белыми и тутси, чтобы еще больше обобрать их землю? Морван с трудом представлял, как эти типы отслеживают колебания рынка. Большинство из них жили в вонючих сквотах Восемнадцатого округа и не могли поставить на бирже и десяти евро.

Еще одно не вязалось: само послание с кучей орфографических ошибок. Совсем не в духе комбатантов, бо́льшая часть которых были интеллектуалами, окончившими Сорбонну.

Разберемся.

После визита к Лоику он принял душ, оделся и выскочил из дому, чуть не столкнувшись с женой. Взял с собой пистолет девятимиллиметрового калибра, хотел было захватить вторую обойму, но одумался. Он направлялся в парижский район Шато-д’О, а не в кораль «О-Кей».[59]Теперь Морван терпеливо ждал в офисе «Радио Катанга», на Страсбургском бульваре. Вонь остывшего табачного дыма, грязный вестибюль, потрескавшиеся стены. Время от времени мимо него проходили чернокожие. Гиганты с глазами, налитыми кровью. Затянутые в кожу газели, которые перекусывали кебабом на завтрак, – на самом деле это было их ужином. Ни один не сказал ему ни слова. И даже не бросил взгляда. Хотя белый семидесятилетний мужик в сто кило весом, в костюме с галстуком – тут было чему удивиться на стопроцентно африканской радиостанции.

Морван старался держаться спокойно, перед глазами у него стояла полукомическая-полутрагическая картина: его сын с окровавленной картонкой под мышкой. «Я попрошу твою мать приготовить его нам в воскресенье!»

Лоик даже не улыбнулся. Морван иногда говорил о младшем сыне: «Смелости недодали, а про храбрость забыли».

Что до «Колтано», он проверил: Деплезен сказал правду, а у Лоика не было объяснения. У самого Морвана было, но он предпочитал его не рассматривать. Накануне вечером он позвонил Бизо, президенту группы в Париже, – очередной выпускник Национальной школы администрации, мягкотелый слабак, которого он усадил в президентское кресло. Услышав про рост курса, тот так и распушил хвост: «Цена успеха!» Ну и мудила! А еще он предложил послать на место событий частных детективов, чтобы расследовать убийство Нсеко. Еще одна чушь. Морван быстро остудил его пыл. Прав или нет, но он был убежден, что смерть африканца не играла никакой роли в этом стремительном росте акций.

Потом он позвонил руководителям групп, занимающихся эксплуатацией рудников, в Лубумбаши. Мелкие белые сошки, которых Африка обглодала до костей. Ни один не смог назвать возможной причины: разработка рудников шла в обычном режиме, ни о каких новых перспективах не было речи. Еще он попытался связаться – на всякий случай – с помощниками Нсеко, но они все разбежались, перепуганные смертью хозяина и опасаясь новых мер со стороны Мумбанзы: в тех местах вас могли отблагодарить самыми разными способами…

Наконец совсем поздно ночью Морван тщетно попытался добраться до своей команды, работавшей в глубине джунглей на севере Конго. Никаких известий с тех пор, как он говорил с ними из Лубумбаши. Дурной знак? Он прикинул, возможна ли связь между этой загадкой и угрозой, полученной Лоиком. Нет, бред какой-то. Никто в Париже не может знать, что происходит в Анкоро, в зоне конфликта. Даже парни, которые там работают…

Какой-то голос вырвал его из размышлений. Высокий чернокожий наклонился к нему, чтобы сказать, что они предупредили Тома Люзеко по прозванию Большая Жара,[60]лидера «Бана Конго» – это было другое название комбатантов. Он вел здесь хронику, которая заканчивалась в девять утра; скоро он выйдет из студии.

Морван был знаком с конголезцем давным-давно: этакий экзальтированный представитель народности луба, который учился в Брюсселе и Париже, прежде чем вернуться домой и устроить там полный бардак. Отныне пребывание в Киншасе ему было запрещено, так что он плел свои заговоры в Десятом округе. Интеллектуал, цитирующий Гоббса и Маркса и проповедующий жестокость как единственно действенное средство.

Появились два стража и сделали ему знак встать. Они обыскали его и конфисковали ствол. Движения медленные, дурман от косячков, сильная усталость: ночная команда скоро отправится спать. Морван пошел за ними через лабиринт застекленных кабинок, потом оказался на складе, где хранились компакт-диски, оборудование hi-fi и старые компьютеры; все было покрыто толстым слоем пыли. В глубине помещения его ждал Большая Жара, с косяком в руке, прямой как палка, в своем кресле.

Африканец постоянно носил нечто вроде ортопедического аппарата, охватывающего его плечи наподобие проволочного каркаса. Он утверждал, что его пытала полиция Кабила: полученные удары выбили один или несколько позвонков – точное число день на день не приходилось.