– Следующая валькирия будет восьмой, – сказалаИрка грустно.

Гелата шутливо замахнулась на нее кулаком.

– А вот так говорить нельзя! И думать об этом нельзя:плохая примета. Бегать от смерти не стоит, а уж звать ее тем более. Относись кней как к поездке в лифте. Главное, чтобы кабина ехала вверх, а не вниз – я таксчитаю. Поняла?

Ирка кивнула.

– Выше нос! И особо не торопись передавать эстафету.Фулона, к примеру, держится уже несколько столетий – и ничего. А все потому,что она само спокойствие. Что в бою никогда не спешит, что в жизни. Мне первоевремя казалось, что она притормаживает, а потом я присмотрелась и поняла, чтоэто просто мудрость. Она всегда знает, что надо делать, и не дергается. Спешитьнужно только с добрыми делами. Все остальное подождет. Ясно?

– Так точно! – ответила Ирка по-военному.

– Точно-то оно точно, а вот так или не так – другойвопрос. Но добрые дела, правда, лучше не откладывать, – повторила Гелата.

Ирка задумалась.

– Ты вот говорила про лифт. А мне хочется, пусть этобудет не лифт, а взлетная полоса. Ты разогнался, набрал скорость и взлетел ввечность. Умчался в другой мир. А по той же полосе на смену тебе несется навзлет очередная валькирия! – сказала она с воодушевлением.

Гелата углядела на полировке подсохшее пятно от пролитогокофе и соскоблила его ногтем.

– Взлетная полоса? Нет, тебе точно надо поговорить сБэтлой! Вы с ней найдете общий язык. Бэтла убеждена, что валькирия – это птицав клетке. Клетка – это материальный мир. Дома, города, время, пространство, нуи так далее. Пока птица маленькая, а клетка большая, все в порядке. Но когдаптица вырастает, клетка становится тесна, и тогда, чтобы вырваться из нее,птице надо набрать чудовищную вертикальную скорость. При этом тело птицыостанется в клетке – между прутьев ему не протиснуться…

В коридоре послышались шаги. Они были звучные, уверенные, ане мелкие и липкие. Уже по одному звуку понятно было, что приближается некомиссионер, а оруженосец. Гелата заерзала на стуле, поспешно придавая своемулицу оскорбленное выражение.

– Тапки топают выяснять отношения! Ага… смотри, шаги замедляет!Значит, не очень-то уверен, что прав! – прошептала она, проникаясь сладкимжеланием битвы.

– Ну я пошла? – спросила Ирка, видя, что они сАнтигоном тут больше не нужны.

Гелата благодарно взглянула на нее.

– Заскакивай как-нибудь!

– Можно мне взять с собой ее фотографию? Ту, с картины? –вдруг быстро спросила Ирка.

Момент для просьбы был выгодный. Сказать «да» всегдабыстрее, чем сказать «нет». Для «нет» надо еще выискивать причины.

– Бери! Только не говори никому, откуда она утебя, – покорно вздохнула Гелата.

Валькирия воскрешающего копья порозовела, как девушка,которая, поссорившись с молодым человеком, четыре часа просидела в кафе сподругой, в то время как он, ломая зубы о телефонную трубку, вызванивал ее побольницам и моргам. И вот теперь девушка поднимается в лифте, спешно стирая сгуб шоколад и нашаривая в сумочке маску страдалицы.

«Мне повезло, что у меня в пажах Антигон. Будь у меняоруженосцем Багров или Буслаев, я не смеялась бы сейчас над Гелатой. Человекбез руки не смеется над человеком без пальца», – решила Ирка.

Ты заметил, с какой старательностью люди обманывают себя?Обманывают, но не могут обмануть. Правда приходит к ним сама, и никуда от неене денешься. Можно сколько угодно убеждать себя, что ты не прыщав, а простолицо у тебя розовое, пока какая-нибудь тетка не крикнет в магазине сыну:«Встань в кассу вон за тем прыщом».

Книга обманов

Мефодий проснулся за час до рассвета. Он лежал и смотрел впотолок, не понимая, что его разбудило. В центре светлого четырехугольникараскачивалась от сквозняка круглая бумажная лампа.

Стараясь не двигаться и малейшим движением не выдать, что онне спит, Меф чутко внимал шорохам. Если к кровати кто-то прыгнет, в его рукеуспеет вспыхнуть меч, и неосторожный убийца сам набежит на клинок.

Меф лежал и жадно ловил звуки. Москва не знает тишины ниднем, ни ночью. Где-то на дальней стройке утробно лязгала бетономешалка. Гуделастрела крана. Что-то монотонно и уныло грохало, точно плененный циклоп забивалкувалдой сваи.

Несмотря на предрассветный час, общежитие озеленителей никакне могло угомониться. Озеленители, как кроты, повылезали из своих норок ишатались по лестницам. Видимо, искали, что им озеленить и где посадить дерево.

В ногах у Мефа синел прямоугольник окна. В открытую форточкуглядел круглый глаз луны. Меф случайно задержал на луне взгляд и ощутил, какнаполняется ее глухой, тяжелой и медлительной силой.

Холодной узкой рукой луна трогала его лоб и через глазницыпроникала в мозг. Меф ощущал, как в сознание пробирается что-то темное,страшное, вкрадчивое. Недаром мать еще в детстве говорила ему, чтобы он несмотрел на луну. Вечером Зозо упорно занавешивала окна, зная, что от лунымаленький Мефодий начинает странно волноваться, после чего в квартире творитсяневесть что.

Буслаев толчком воли хотел изгнать из своего сознания луну,но с внезапной очевидностью подумал, что это бессмысленно. Ну победит онсейчас, ну изгонит пустой лунный свет, и что это изменит? Следующей ночью лунабудет точно так же царапать душу. И так до бесконечности с равнодушнымупорством она станет подтачивать его волю, как морские волны веками слизываютскалы.

Едва Меф отчаялся, как змеиная рука лунного света обвиласьвокруг его головы. Словно кто-то чужой постучал, а он позволил войти, запоздалопоняв, что делать этого не следовало.

Столкнись он с прямой и ясной агрессией, Меф нашел бы в себесилы сражаться. Сейчас же сражаться было не с кем. Лунный свет, вялый,равнодушный, холодный, был воплощением тоски. Мертвецом, который рухнул изоткрывшегося шкафа и повис тяжелой рыхлой массой. Мефа охватила такаябезысходная ночная слабость, что он не мог даже моргнуть или отвести лицо.Просто смотрел на луну и впускал ее в себя, ощущая, как она разливается внутрии заполняет его светящейся пустотой. Пустотой, которая постепенно растворяетего и делает прозрачным, таким же, как лунный свет.

Меф запоздало попытался моргнуть. Напрасное усилие! Векодернулось и прикрылось самое большее на треть. На этом успехи закончились.Холодные пальцы паники сжали Мефу горло. Он понял, что это конец. Он не можетдаже шевельнуться. Еще несколько минут, и луна растворит его.

– Даф! – позвал он мысленно, не владея губами, какв детстве когда-то шептал: «Мама!»