– Да ты знаешь, кто… ты могла бы любого выбрать, а ты…

Глаза ее немедленно заплыли слезами, губы запрыгали:

– Виталя, я не виновата! Я сама не знала, но как-то так само получилось.

– А зачем же ты мне голову морочила? И Пашке? – обиженно протянул Виталя. – Он, между прочим, к тебе чуть ли не присвататься намеревался, сам мне говорил!

– Уж не за это ли ты его в лесу одного оставил? – раздался едкий, что соляная кислота, Маришкин голосок, и Виталя, съежившись, как-то опавши весь, словно большой резиновый пупс, из которого выпустили воздух, попятился, отводя глаза. – Вот и иди, иди, нечего тут не в свое дело!.. – повелительно махнула Маришка рукой.

– Зачем ты на него так? – слабо возмутилась Ирина. – Не верю я, что он мог бросить Павла.

– Вскрытие покажет, – беззаботно сверкнула улыбкой Маришка. – В смысле, я хочу сказать, поживем – увидим. А ты, милашка, значит…

– Что? – подняла на нее безнадежные глаза Ирина.

– Ничего. Бегаешь, говорю, ты быстро, не угонишься. Откуда что взялось?!

– Не знаю, – как и давеча Витале, честно ответила Ирина. – Сама не знаю…

Она понимала, что безобразно выдала себя, но неожиданный взрыв чувств был настолько силен, что не оставил ни сил, ни времени возводить оборонительные сооружения. Бесполезно было таиться – и прежде всего от самой себя.

«Провокатор, – печально усмехнулась она, исподтишка поглядывая на Сергея, который демонстрировал восхищенной бабе Ксене, как зажигалка легким движением руки превращается в элегантный пистолет и, наоборот, смертоносное оружие становится предметом роскоши. – Он меня спровоцировал, вот и все. А иначе бы я никогда, ни за что…»

Она с сомнением покачала головой. Так или иначе, рано или поздно – все равно это проявилось бы. Потому что невозможно ведь утаить такое – тем более если это обрушивается на тебя впервые в жизни и у тебя нет никакого опыта, никакого навыка демонстрировать равнодушие человеку, в которого ты влюбилась, можно сказать, с первого взгляда. Или со второго? Или это случилось, когда ты увидела его идущим навстречу вооруженным бандитам, небрежно отмахивающим волосы со лба, с этой легонькой улыбочкой…

Стоп!

Какая-то картина вспыхнула перед мысленным взором Ирины – и растаяла, будто весенний ледок, под жарким шепотком Маришки:

– Ну ладно, ладно, не тушуйся. Сережка – парень с ума сойти. Тут любая рухнет. А я-то всерьез думала, будто ты за Петром увиваешься.

– А я думала, ты за Сергеем, – слабо усмехнулась Ирина – вдруг ее осенило, и она даже ахнула: – Это ты за Петром увиваешься! Ты – за Петром! Да?

– Есть такое дело, – стыдливо призналась вышнеосьмаковская Брунгильда. – Уже семь лет…

– Что?! Семь лет? И вы до сих пор не можете объясниться?! – всплеснула руками Ирина.

– Тише ты! – по-старому шикнула на нее Маришка, но тут же виновато улыбнулась: – Да нет, объясниться мы всего полгода не можем. Я имею в виду, мы семь лет женаты!

– Погоди, – вымолвила беспомощно Ирина. – Так это, значит, ты – шалава, которая не приведи господь… и все такое? Ты – доброго мужика заела? Ты – льва злого злее?

Маришка бешено сверкнула глазами:

– Да ну ее, это не бабка, а предательница. Вечно была без ума от Петьки. А ведь это еще как посмотреть, кто из нас прав, а кто виноват!

– Он что, изменял тебе? – участливо спросила Ирина, на миг забывая о себе и всецело проникаясь чужими страданиями, отчасти даже упиваясь ими. Ведь чужая боль – это пластырь на наши раны, сказано мудрым. И здорово сказано!

Маришка понурилась:

– Не знаю, если честно. Все-таки мы столько не виделись, да и в старое время расставались чуть ли не через неделю. Понимаешь, пожарные службы лесоохраны существуют только у нас, и в Канаде и, если не ошибаюсь, в Китае. Ну и в Штатах, наверное. А вот если загорится лес в горах, скажем, Афганистана – тут вызывают на подмогу наших. Петька и Никола, братишка мой, они из командировок не вылезают. Разве уследишь? Здесь, дома, я вроде ничего такого за ним не замечала, но воображение ведь работает. И, что характерно, сам он ревнивый, как зверь, Петька-то! Я работаю в… ну, в одной фирме, причем у нас мужиков полно, и все как на подбор, вроде Сереги, а мой законный меня заколебал: уходи да уходи оттуда, устройся на телефонную станцию, что ли. Интересное кино! – возмущенно подбоченилась Маришка. – Сам мотается по белу свету, а меня в монастырь?

– Да еще монастыря такого не построено, чтобы тебя удержать, – вздохнул кто-то рядом, и увлекшиеся девушки увидели рядом с собой бабу Ксеню, которая, судя по всему, не пропустила ни слова из их интересной беседы. – Ты любую крепостную стену по кирпичику размечешь, как свою семью разметала. Вот и грызи теперь локти.

– Да я лучше горло перегрызу той, которая к Петру клеиться начнет, – обнадежила Маришка, и вновь в ее взгляде, обращенном к Ирине, вспыхнули опасные зеленые огонечки. – Слушай, девонька, а не морочишь ли ты мне головушку? Если тебе Петька и на дух не нужен, с какой радости пустила его в свою постель? Ну ладно, в сеннице, я допускаю, вы случайно сошлись, а в моей светелке?!

– В твоей! – воздела руки баба Ксеня. – Матушка Пресвятая Богородица, заступница, вразуми ты эту дуру дурацкую! В твоей, сама ж говоришь! И в постель он залез не чью-то, а твою! Ну откуда было Петьке знать, бедолаге, что я туда Иринку отправлю спать?! Он-то думал, по старой памяти ты там ночуешь, а уж дорожка в твою светелку у него давно была проторена, еще с той поры, как вы женихались! Я когда проснулась да поняла, что там у вас деется, думала, помру со смеху. Слова сказать не могла!

Ирина вспомнила задыхающееся кудахтанье бабы Ксени в ту достопамятную ночь – и устало покачала головой.

Ах ты старая интриганка! Сватья баба Бабариха… Ну что ж, зато теперь Ирина будет знать, как умирают со смеху!

– Дура ты глупая, неразумная, – продолжала честить внучку баба Ксеня. – Неужто у тебя на вышке не все ладно? Ты что, думаешь, Петр и в самом деле сюда приехал курьером от Николки? Чтоб тебя увидать, приехал он! Мы с ним загодя списались, чтоб, как только ты в отпуск нагрянешь, я ему сообщила. Все бросил, все свои пожары, и примчался, чтоб на старом месте любовь вашу возродить, а тут…

– А тут как раз и пожар, – хихикнула Маришка и вдруг замахала руками, побледнела, словно до нее только сейчас дошел смысл бабкиных слов: – Значит, Петька приехал помириться со мной?! Быть не может! Что ж ты мне сразу не сказала? Что он сразу не сказал?!

– А вспомни, как ты его встретила, – буркнула баба Ксеня. – Прямо в вилы! Я уж думала, у него не только язык отсохнет, но и что другое.

Она резко прижала палец к губам, завидев приближающегося Петра.

– Бабуль, – начал было Петр. – И вы, девчата… – И осекся под жарким, откровенно влюбленным взглядом Маришки. – Ты чего? – спросил недоверчиво.