о трех монахах, которые совершили паломничество на север. С благословления императора. Они должны были вернуться, но не вернулись. А паче того упоминается некая святыня, которая сгинула вместе с ними.

И находится где-то там. Ну, если натянуть сову на глобус или теорию на реальность, что мало отличается.

Знать бы еще, где.

— А что за она?

— Мнения расходятся. Одни полагают, что речь идет о частице креста, другие, что вовсе о крови святой, третьи же полагают, что святыня была скорее признанная настоящей, чем являющаяся. Если понимаете разницу.

Смутно. Но признаваться не стану. Стыдно.

— В те далекие времена святыни были неплохим бизнесом, — пояснил княжич, явно догадавшись о том, что соображаю я так себе. — Потому и творили их из всего, что под руку подвернется. А предмет, которому поклонялись многие верующие, со временем и вправду обретал некую… силу. Святость? Это уже богословы пусть решают. Главное, что таких святынь множество. Кстати, есть еще мнение, что вовсе не было ни похода, ни святыни. Три монаха отправились поддержать кого-то из местных князей, да и сгинули. Ну а остальное для красоты…

Не думаю.

Ведьма.

Храм. Земля. И дитя, оставленное под опекой… чьей, к слову? Ладно, это не к князю надо… главное, это дитя не так просто забрать.

А уж сковать ведьму, чтобы силу в ней запереть.

Было что-то.

Что-то сильное и чужое.

— Вы явно что-то знаете, — князь по-своему истолковал молчание и даже ко мне обернулся. — Расскажете?

— Не уверена, что…

Я прислушалась к себе. Нет, внутренних запретов не ощущаю. Да и язык к губам не прилипает. Стало быть… могу? Но надо ли… кто он мне?

Никто.

А источник…

С другой стороны, почему бы и нет? Не князя же беспокоить. И не Афанасьева, которому я с завидным упорством пыталась дозвониться, но не смогла. Княжич о делах местных знает всяко больше меня.

— Кстати, я бы от чая не отказался… — заметил Лют, останавливаясь напротив дома. — Я даже сам заварить готов.

— Удивительная самоотверженность.

— Я вообще на диво неприхотливый, — он открыл мне дверь. И руку подал, и пакет бумажный подхватил. — Ем почти все, кроме, разве что, жареных кабачков… и баклажаны не очень люблю.

Мне-то это зачем знать?

Но молчу.

Мне еще в универе говорили, мол, болтай поменьше, за умную сойдешь.

— Я даже носки стирать умею! — похвастался Лют.

— А вы точно княжич? — все-таки долго молчать у меня не получалось.

— А то, — он подошел к забору, но входить первым не стал, позволив мне приоткрыть калитку. Вот только стоило к ней потянуться, и я ощутила смутную тревогу. — На самом деле в общаге научили… скажем так, сперва было непривычно.

— Вы жили в общаге?

— Пришлось… не скажу, что был рад. Хотя… если так подумать, дед был прав. Я несколько… скажем так… неправильно себя вел. И в целом восприятие… почему-то казалось, что я выше остальных. Мне ведь с детства твердили про род, про… ну и одно к другому. Вот и решил, что лучше тех, у кого нет за спиной родословной.

Кто-то здесь был.

Кто-то пытался пройти за калитку. А когда не вышло, то долго стоял, опираясь на кованую решетку. Она сохранила память об этом человеке. И еще остатки его эмоций.

Злость.

Чистую такую, ядовитую.

Ненависть. А это-то я чем заслужила? Боль… эхо её прорывалось сквозь остальные чувства. И еще немного — сожаление. Хотя и не понятно, о чем именно человек сожалеет.

— До поры до времени на это внимания не обращали. Мало ли дури в чужой голове, — князь продолжал говорить, правда что-то неуловимо изменилось в его голосе. — Но после случилась одна нехорошая история с моим участием. И повел я в ней себя до крайности неправильно. Правда, тогда не мог понять, за что меня ругают. Вот дед и решил преподать урок… отправил учиться.

Надо же.

А для меня учеба была наградой. И шансом.

Я толкнула калитку.

— Поступил я, куда сам сумел. Место… в общаге выделили, как иногороднему. Правда, выяснилось, что жить мне предстоит на стипендию. Ну или на то, что сам заработаю. Вот тогда-то и вскрылось, что на самом деле я мало что умею.

Шаг.

И сад зашумел, загалдел, жалуясь на одиночество.

— Я дома, — сказала я, погладив старую яблоню. Надо бы и садом заняться, обрезку уже поздно делать, но подкормить дерева и кусты стоит. Обрабатывать… нет, это ведьмин сад, заговора хватит, чтобы отвадить всякую злопакостную мелочь. — Заходите…

— Спасибо, — княжич вошел и вдохнул. А потом сказал. — Эта женщина не сумела пройти.

— Вы тоже…

— Почуял. Я… с некоторых пор не слишком люблю иланг-иланг в духах. Моя бывшая супруга пользовалась подобными, — он и нос почесал. — Теперь я их очень… чувствую.

Иланг-иланг.

И ненависть. Вот и почему мне даже гадать не надо, кто пришел в гости.

Розалия.

И… что мне делать?

Афанасьеву я наберу завтра, но что-то подсказывает, что трубку он не возьмет.

— Чай, — княжич широко улыбнулся. — Вот что я усвоил там, так это, что в любой непонятной ситуации нужно или курить, или пить чай. Я не курю…

Мысль была не то, чтобы гениальной. Но, собственно говоря, почему бы и нет.

Глава 24

— Так как вы выкрутились? — поинтересовалась я, вытаскивая из пакета пластиковые контейнеры с едой. И стоило открыть крышку, как запах, сладковатый, мясной, заставил забыть обо всем.

Боги, как я есть хочу!

— Сперва пришлось сложно. Почему-то выданные мне деньги закончились. Я всего-то купил шампунь, зубную пасту и новые ботинки… точнее ботинки попытался, но выяснилось, что на хорошие моей наличности не хватит. Ну и уже позже понял, что шампунь стоило бы выбрать подешевле, как и пасту… и в целом это было весьма своеобразный опыт. Но у меня имелось преимущество. Образование. Я разбирался во многих вопросах, которые у моих однокурсников вызывали сложности. Напомню, я ведь поступил не в Московский государственный… нет, было заведение куда попроще. И учились там большей частью люди одаренные, но… как бы сказать…

— Не родовитые?

— Именно, — он подал мне тарелку и вилку.

Понимающий мужчина.

— Я взялся репетиторствовать. И работы делал, не без того. За деньги.

Я тоже.

Правда, в отличие от него денег с тех работ не видела, ибо финансы — это для мужчин. И ни к чему мне тратить силы на такие вот мелочи.

Гришка, Гришка… твои бы способности да в мирных целях.

Мясо было вкусным.

Даже холодное.

Даже без гарнира, который имелся где-то там, я полагаю, но искать его сил не было. Я ела. И слушала. А княжич рассказывал.

Забавный он.

И говорит так, с юмором, насмешкой. А смеется над собой. И… и не стоит обольщаться. Я уже наступала на высокородные грабли. А этот, он Гришке не чета… у него вон невест целый город. Потенциальных. Помоложе. Породовитей.

Покрасивей, чего уж тут.

— На самом деле я благодарен деду. Хотя, конечно… в обществе порой на меня смотрят свысока. Моя бывшая супруга все пыталась заставить меня пойти учиться.

— Зачем?

— Затем, что в определенных кругах котируется образование, полученное в определенном заведении, — произнес он совершенно иным тоном, в котором и горечь, и насмешка. — А я полез в аспирантуру, и снова не туда, куда следовало бы. И историей занимался, а не экономикой и финансами. На худой конец еще логистика модно. Или вот менеджмент… но это для Горки. Мне менеджмент никогда особо не был интересен.

Чай Лют тоже сделал.

Надеюсь, демонстрировать свои умения в стирке носков не станет. Это все же будет перебором.

— Вы поэтому развелись?

— Нет. Не совсем, точнее… просто выяснилось, что нашу жизнь мы видим совершенно по-разному. Я для нее был слишком безынициативным. Скучным. Не желающим ни делать карьеру, ни вести светскую жизнь. Да и экспедиции её раздражали. Она не понимала, зачем ехать на другой конец страны, месяцами жить в палатках и то, если повезет и палатки будут. Мокнуть, мерзнуть, ковырять землю в поисках каких-то черепков. А мне было душно в Москве. Презентации, встречи, перфоменсы и салоны… я чувствовал себя там чужим. Чужим и был. Я не понимал разговоров этих людей, их шуток. Постоянно казалось, что смеются они именно надо мной. В какой-то момент разногласия стали так велики, что…

— Извините, — мне стало стыдно.

Меня приняли в этом городе, как… как родную. Уж не знаю, в поисках ли выгоды, чтобы использовать в тайных своих целях. Или просто получилось так. Но приняли.

Позаботились.

А я тут в душу лезу.

— Ничего. Развелись мы лет десять тому. Пусть и не сразу. Под конец было совсем