Брунетти вспомнил про свой запрос на новый компьютер. Интересно, к чему клонит тесть?

— Если ты не можешь понять, к чему я клоню, — неожиданно для Брунетти сказал граф, — так я тебе отвечу: к мусору! — И граф повернулся к Брунетти с таким видом, словно только что представил ему изящнейшее решение логического парадокса или запутанной алгебраической задачи. Брунетти уставился на тестя как баран на новые ворота.

Граф, в душе тот еще шоумен, держал театральную паузу. На другом конце комнаты владелец галереи перелистнул страницу.

— Мусор, Гвидо, — прервал наконец молчание граф. — Мусор. Вот что предлагал мне Катальдо.

Брунетти вспомнил список компаний, принадлежащих Катальдо, и они представились ему в новом свете.

— Ага, — решился сказать он.

— Ты ведь пробил его по вашей базе, не так ли? — спросил граф.

— Да.

— Значит, ты в курсе, какого рода бизнесом он занимается?

— Да, — кивнул Брунетти, — хотя бы частично. Перевозками: грузовыми судами и грузовиками.

— Перевозки, — повторил граф, — а еще экскаваторы, — добавил он. — Перевозки и грузовики. И машины для землеройных работ. И — это удалось выяснить только моим людям, которые иногда работают не хуже ваших, — он владеет несколькими мусороперерабатывающими заводами, где уничтожают все те вещи, о которых я только что говорил — мобильники, компьютеры, факсы, автоответчики… — Граф бросил быстрый взгляд на портрет женщины. — Сегодня — самая желанная и новая модель; завтра — бесполезный шлак.

Брунетти уже понял, к чему ведет граф, и потому решил промолчать.

— Вот в чем секрет, Гвидо, — продолжил граф. — Новейшая модель уже на следующий день превращается в мусор. Потому что нас слишком много. И мы потребляем слишком много вещей, которые слишком часто выбрасываем на помойку, и кто-то должен подбирать за нас этот мусор и как-то от него избавляться. Когда-то люди были счастливы бесплатно заполучить какое-нибудь старье: дети с радостью забирали у нас старые компьютеры и старые телевизоры. Но теперь все по-другому. Теперь каждый хочет, чтобы у него была самая новая дрянь, его собственная. И нам приходится платить не только за саму эту дрянь, но еще и за то, чтобы от нее избавиться. — Граф говорил очень спокойно, даже как будто отстраненно. Те же речи Брунетти не раз слышал от его дочери и внучки. Правда, в их эмоциональных монологах преобладала злость, а не хладнокровная невозмутимость.

— И этим-то и занимается Катальдо?

— Да. Катальдо — мусорщик. Люди копят вещи, а когда те надоедают им или ломаются, Катальдо берет на себя заботу о том, чтобы они больше никому не мозолили глаза.

Брунетти промолчал.

— Вот почему он так интересовался Китаем, Гвидо, — тихо добавил граф. — Китаем, этой гигантской свалкой мира. Но он слишком долго ждал.

— В каком смысле? — не понял Брунетти.

— Он переоценил африканцев, — ответил граф, и, услышав заинтесованное «хм» со стороны Брунетти, продолжил: — Месяц назад он отправил из Триеста три корабля. — Прежде чем Брунетти успел задать вопрос, граф кивнул: — Да-да, три мусоровоза, битком набитые всякой мерзостью, избавляться от которой здесь было бы слишком дорого. Катальдо долгие годы работал с сомалийцами. Если верить информации, которую добыли мои люди, он уже вывез туда сотни тысяч тонн мусора. За хорошие деньги сомалийцы готовы принять любую дрянь. Они не задавали лишних вопросов — ни откуда груз, ни что он собой представляет. Но времена меняются. В последние месяцы грязные делишки сомалийцев получили освещение в прессе — особенно после цунами. Писали, что ООН активно препятствует сомнительным грузоперевозкам, поэтому отправлять туда суда с мусором стало почти невозможно. — По голосу графа трудно было понять, как он сам к этому относится. — Но главное, это стало невыгодно. Африканцы заломили слишком высокую цену за согласие забирать мусор, — добавил граф и покачал головой, явно не одобряя подобные методы ведения дел. — А вот китайцы за большую часть грузов готовы сами платить. Получив мусор, они его сортируют, отбирают что получше, а самую опасную дрянь, как я подозреваю, отправляют на свалки в Тибет, — пожав плечами, сказал граф. — Впрочем, они используют почти все.

Граф внимательно посмотрел на Брунетти, словно размышляя, можно ли тому доверять. Судя по всему, увиденное его успокоило, так как он продолжил:

— Ты никогда не задумывался, за каким чертом китайцы затеяли такое трудное и дорогостоящее мероприятие, как строительство железной дороги от Пекина до Тибета? Как ты думаешь, Гвидо, неужели по ней ездит достаточно туристов, чтобы отбить все их расходы? На пассажирском-то поезде?

Брунетти лишь покачал головой.

— Впрочем, это к делу не относится. Я ведь говорил о Катальдо, — сказал граф. — И его кораблях. Так вот, он крупно просчитался. В наши дни некоторые грузы даже китайцы отказываются принимать, а Катальдо отправил в плавание три судна как раз с таким мусором. И теперь им некуда плыть. Да и домой они вернуться не могут, пока не избавятся от груза на борту — с ним их ни один европейский порт к себе не пустит.

Граф замолчал, собираясь с мыслями. Интересно, мрачно подумал Брунетти, как это вышло, что европейский порт их выпустил? Правда, спросить об этом графа он не решился.

— И куда им девать этот груз? — задал он другой вопрос.

— У Катальдо есть только один выход — связаться с китайцами и предложить им сделку, от которой они не смогут отказаться, — ответил граф. — Те уже прекрасно знают, в каком положении он оказался. Китайцы всегда все узнают, рано или поздно. И поскольку они в курсе его дел, то постараются помариновать Катальдо подольше, чтобы выбить из него как можно больше денег. — Увидев недоумение на лице Брунетти, граф поспешил объяснить: — Видишь ли, эти корабли не принадлежат Катальдо, он только зафрахтовал их на время рейса. Они будут болтаться по Индийскому океану, пока он не отыщет порт, где они смогут разгрузиться. Так что каждый день простоя обходится ему в кругленькую сумму. Не говоря уж о том, что, чем дольше корабли находятся в море, тем больше людей знает о том, что за груз у них на борту. И тем выше цена, которую Катальдо придется заплатить, чтобы от этого груза избавиться.

— И что там? — поинтересовался Брунетти.

— Мне кажется, ядерные отходы и высокотоксичные химикаты, — сказал граф голосом, лишенным всякой интонации. От его деланного спокойствия у Брунетти поползли по спине мурашки. Граф вновь повернулся к портрету дамы и принялся его рассматривать. Словно прочитав мысли Брунетти, он, не отрывая глаз от картины, добавил: — Я знаю тебя, Гвидо, и знаю, о чем ты думаешь. После всего, что я сказал, ты наверняка теперь надеешься — пусть даже не совсем искренне, — что на меня снизошло озарение.

Брунетти невозмутимо смотрел на тестя, не опровергая и не подтверждая его слов.

— На меня и впрямь снизошло озарение, — сказал граф. — Только, боюсь, Гвидо, совсем не того рода, как ты думаешь.