— Значит, ты мне отказываешь? — спросил он.

— Ну да.

— Ты пожалеешь об этом.

— Неужели?

— Послушай! Ты отнял у меня все, что при мне было, поэтому сейчас мне тебе дать больше нечего. Возьми в заложники моих людей, мои экипажи и оставь мне только коня.

— Черт возьми! Хорошенькое одолжение ты мне делаешь! Твои экипажи и люди принадлежат мне, раз я их захватил.

— Тогда позволь мне хотя бы сказать несколько слов этому молодому человеку, раз уж ты его отпустил.

— Пару слов о твоем выкупе?

— Конечно. Сколько ты с меня возьмешь?

— Ту сумму, что взяли у тебя и твоих людей, то есть марку золота и две марки серебра.

— Согласен, — ответил испанец.

— Ну и ладно, — сказал Каверлэ. — Говори с ним о чем захочешь.

— Выслушайте меня, рыцарь, — сказал арагонский дворянин.

И оба отошли в сторонку, чтобы поговорить более свободно.

Капитан Каверлэ пристально наблюдал за разговором чужестранцев, хотя испанец отвел Аженора довольно далеко от командира наемников, чтобы тот не смог услышать ни единого слова.

— Господин рыцарь, — начал незнакомец, — теперь нас нельзя слышать, но можно видеть: поэтому, прошу вас, не поднимайте забрало вашего шлема, чтобы остаться непроницаемым для всех тех, кто вас окружает.

— А вы, сеньор, позвольте мне до того, как опустите ваше забрало, посмотреть на ваше лицо, — попросил Аженор. — Поверьте мне, глядя на вас, я переживаю скорбную радость, которой вы не в силах понять.

Незнакомец грустно улыбнулся.

— Господин рыцарь, смотрите на меня сколько хотите, потому что забрала я не опущу, — сказал он. — Хотя я всего на пять-шесть лет старше вас, я достаточно страдал для того, чтобы быть уверенным в своем лице: мое лицо — это послушный слуга, который всегда говорит лишь то, что я хочу, чтобы он говорил, и тем лучше, если оно напоминает черты дорогого вам человека, это придает мне силы просить вас об одной услуге.

— Говорите, — предложил Аженор.

— Мне кажется, рыцарь, что вы лучше ладите с бандитом, который нас захватил. По-моему, со мной дело обстоит хуже.

Тоща как он упрямо меня не отпускает, вам он разрешил ехать дальше.

— Да, сеньор, — ответил Аженор, удивленный тем, что испанец, беседуя с ним наедине, заговорил на чистейшем французском языке, хотя с еле уловимым акцентом.

— Так вот! — продолжал арагонец. — Мне не меньше вашего также необходимо ехать дальше, и я любой ценой должен вырваться из рук этого человека.

— Сеньор, если вы мне поклянетесь, что вы рыцарь, — сказал Аженор, — если дадите мне ваше слово, то я могу поручиться своей честью перед капитаном Каверлэ, чтобы он отпустил вас ехать вместе со мной.

— Но ведь именно об этой услуге я и собирался вас просить! — радостно воскликнул незнакомец. — Вы столь же умны, сколь и учтивы, рыцарь.

Аженор поклонился.

— Значит, вы дворянин? — спросил он.

— Да, господин Аженор. И даже могу добавить, что немногие дворяне способны похвастать более знатным происхождением.

— В таком случае у вас должно быть другое имя, не то, которым вы назвались? — спросил Аженор.

— Ну да, разумеется, — ответил рыцарь. — Но именно в этом и проявится ваша величайшая учтивость: необходимо, чтобы вы довольствовались моим словом, не зная моего имени, потому что его я не могу вам открыть.

— Не можете открыть ваше имя даже человеку, к чести которого взываете и которого просите поручиться за вас? — с удивлением спросил Аженор.

— Господин рыцарь, я укоряю себя за подозрительность, что недостойна ни вас, ни меня, — продолжал незнакомец. — Но этого требуют серьезные интересы, причем не только мои. Поэтому добейтесь моей свободы любой ценой, какую вы пожелаете назначить, и, сколь бы велика она ни была, я — даю слово дворянина! — заплачу. И еще, если вы позволите мне прибавить одно слово, я скажу вам, что вы не раскаетесь в том, что в данном случае я стал вашим должником.

— Перестаньте, сеньор, прошу вас, требуйте от меня услуги, но не покупайте меня заранее, — сказал Молеон.

— Позднее, господин Аженор, вы оцените мою честность, которая заставляет меня говорить с вами подобным образом, — пояснил незнакомец. — Ведь я мог бы сразу же солгать и назвать вам мнимое имя. Вы меня не знаете и в силу обстоятельств вынуждены довольствоваться этим.

— Я только что подумал об этом, — подхватил Молеон. — И вы, сеньор, окажетесь на свободе вместе со мной, если капитан Гуго де Каверлэ соизволит сохранить ко мне свое расположение.

Ахенор покинул испанца, который остался на своем месте, и вернулся к Каверлэ, с нетерпением ожидавшего окончания разговора.

— Ну что? — спросил капитан. — Добились ли вы большего, мой дорогой друг, и узнали ли, кто этот испанец?

— Богатый торговец из Толедо, приехавший по делам во Францию; он говорит, что задержка принесет ему большой убыток и просит меня поручиться за него. Вы согласны?

— А вы готовы на это?

— Да. Побыв недолго в его положении, я, естественно, не мог ему не посочувствовать. Решайтесь, капитан, будем откровенны в делах.

Каверлэ задумался.

— Богатый торговец… — пробормотал он. — И ему нужна свобода, чтобы продолжать торговлю…

— По-моему, сударь, у вас вырвалось неосторожное слово, — шепнул Мюзарон на ухо хозяину.

— Я знаю, что делаю, — отрезал Аженор.

Мюзарон поклонился, как человек, отдающий должное осмотрительности хозяина.

— Богатый торговец! — повторил Каверлэ. — Черт возьми, вы понимаете, что ему это будет стоить дороже, чем дворянину, а наша первая цена в марку золота и две марки серебра больше недействительна.

— Поэтому я вам прямо сказал, кто он такой, капитан. Я не хочу мешать вам взять с вашего пленника выкуп, соответствующий его положению.

— Ну, черт побери, рыцарь, я уже сказал, что вы славный малый. И сколько он предлагает? Он, наверное, намекнул вам на это во время долгого разговора.

— Конечно, — ответил Аженор. — Он сказал, что может дать вам до пятисот экю серебром или золотом. Нет, золотом. Получив пятьсот экю серебром, вы слишком бы продешевили.

Каверлэ молчал, продолжая соображать.

— Пятьюстами экю золотом мог бы отделаться простой торговец, — заметил он. — Но вы, помнится, говорили о богатом торговце…

— Я тоже об этом помню, — перебил его рыцарь, — и даже вижу, что ошибся, сказав вам об этом, мессир капитан. Но поскольку мы должны расплачиваться за свои ошибки, то — ладно! — назначим выкуп в тысячу экю, а если придется за мою нескромность выложить пятьсот экю, то, что ж, их заплачу я!