А раньше, вдруг вспомнилось, лет двадцать назад он обожал носиться по этому коридору. Взад-вперед. От этого окна до другого, в противоположном конце.

Однажды во время такого забега кто-то вышел из кабинета и случайно шибанул его дверью. Роман до сих пор помнил, как мчался со всех ног и вдруг, совершенно неожиданно, жестоко получил дверью в лоб и отлетел метра на полтора в сторону. Но тот, кто его стукнул, вообще чуть не умер на месте.

«Ладно, хватит, — вздохнул Роман, — там уже наверняка все настроили и подготовили. Надо приниматься за дело».

Он не спеша пошел обратно, и вдруг дверь одного из кабинетов открылась. Может, даже та самая, что когда-то ударила его по лбу.

А потом он увидел, что в коридор вышла она… Оля.

Она тоже повернулась и, встретившись с ним взглядом, застыла на месте. Несколько секунд они безмолвно пожирали друг друга глазами, подмечая и впитывая каждую деталь, каждую черточку, каждый штришок.

Она заговорила первая. Сглотнув, тихо произнесла:

— Рома… Привет, Рома…

Казалось, на него нашел амок, короткое помутнение, во время которого он вдруг перестал понимать, где он, что он, перестал видеть что-либо, кроме ее огромных глаз, перестал себя контролировать. Словно вообще больше ничего не существовало. Но, слава богу, это минутное наваждение как нахлынуло внезапно, так и отпустило. Сморгнув, он глухо и холодно ответил:

— Здравствуйте, Ольга Николаевна.

34

Оля подалась к нему, хотела что-то сказать, словно не сразу поняла его слова и тон. Губы ее еще по инерции улыбались, но вот уже дрогнули, скривились. И улыбка поползла вниз. Вспыхнувшая во взгляде радость сменилась замешательством и тут же неловкостью. А потом Оля и вовсе отвела глаза и часто заморгала. И вообще вся как-то съежилась, поникла.

Вот только ее слез ему сейчас не хватало. И так тяжело, просто невыносимо…

А чего она хотела? Чего ждала? Что после всего он кинется ей навстречу, распахнув дружеские объятья? Или будет болтать с ней как ни в чем не бывало?

Но нет, слава богу, она быстро собралась, взяла себя в руки и избавила их обоих от еще большей неловкости.

Из конференц-зала вышел сисадмин, паренек в растянутом свитере кирпичного цвета. Увидел Романа и неуклюже двинулся к нему:

— Я все подключил. Все работает. 1-С там, ну и все остальное. Но если вдруг что, вызовите меня по внутреннему. Вот.

— Спасибо, — кивнул Роман. Потом снова взглянул на Олю, но она на него больше не смотрела.

— Ольга Николаевна, мне нужен отчет о движениях денежных средств за этот год и первичная бухгалтерская документация, — вежливо, но все так же холодно попросил Роман.

— Хорошо, — еле слышно ответила она и, не поднимая глаз, прошла мимо него.

С виду могло показаться, что он абсолютно спокоен. Лиля, когда он вернулся в конференц-зал, даже ничего не заметила. Но самому Роману казалось, что сердце вдруг превратилось в кровоточащую рану. Жгучая пульсирующая боль накрепко засела в груди, не давая ни о чем думать.

Он сел в кресло, уставился в монитор, но вместо иконок на рабочем столе видел ее лицо, глаза, губы…

А она все-таки изменилась. Черты те же, а вот выражение совсем другое. Нет в ней больше детской наивности, которая так трогала его когда-то. Нет в ней больше света. Да, раньше ему казалось, что Оля светится изнутри. И всегда по-разному. То она лучилась от радости, то источала тихую грусть. А теперь она — всего лишь женщина. Чужая женщина. С налетом хронической усталости от постоянных тревог и забот.

И тем не менее лицо этой женщины, даже такое потухшее и усталое, стояло перед глазами, а в груди по-прежнему пекло и ломило. Но это временно. Это просто в первый момент так.

Да и встреча получилась внезапной. Потом он, конечно, соберется, расходится, успокоится.

Тут двери распахнулись, и к ним вошли сразу несколько женщин примерно одного возраста — бальзаковского. Ольги среди них не было.

У каждой в руках высилась стопка папок-регистраторов.

— Здрасьте, — поздоровалась первая. — Мы из бухгалтерии. Вот документация.

Через минуту на длинном столе выросли горы папок. Работы предстояло много. Даже энтузиастка Лиля скисла, понимая, что это — далеко не все, что им придется перелопатить, потому что Роман всегда все делал досконально.

Ближе к трем их рабочую тишину нарушил Потапов. Заявился самолично, румяный, улыбчивый.

— Ну что, Рома, как успехи? — спросил он, плюхаясь на кресло рядом с Романом.

— Рано пока говорить, — ответил Роман, подавив легкое раздражение оттого, что пришлось прерваться.

— Зато самое время обедать! Пойдемте, там уже все для вас накрыто-приготовлено.

— Благодарю, но я бы… — Стрелецкий хотел отказаться, но случайно взглянул на Лилю.

Та явно была не против отвлечься на обед. И словно подтверждая его наблюдение, ее живот протяжно заурчал.

Лиля смущенно покраснела и подобралась.

— Хорошо, сделаем небольшой перерыв, — уступил Роман.

Они вышли из конференц-зала все втроем. Павел Викторович без умолку болтал и балагурил, в шутку флиртуя с Бучинской. Лиля в ответ застенчиво хихикала. Один Роман хранил строгое молчание — слишком уж выбила его встреча с Ольгой. И если там он в конце концов смог заставить себя собраться и с головой уйти в отчеты. То теперь снова его придавило. Дай бог, они больше сегодня не встретятся.

Роман думал, что Павел Викторович отведет их в столовую. Но он препроводил их в приемную, в свой собственный кабинет.

Стол там и правда был уже накрыт. Причем по высшему разряду.

Роман оглядел закуски: корзиночки с красной и черной икрой, нарезки из лосося, буженина, язык, оливки, сыр. И весь этот гастрономический натюрморт венчала бутылка хорошего французского коньяка.

— К чему это? Мы бы просто пообедали с Лилей, — нахмурился Роман.

— Я тебя умоляю, Ром. Во-первых, в столовой уже ничего нет, все съели. А во-вторых, ну как я мог иначе, а? Когда такой человек к нам пожаловал. Сын Маргариты Сергеевны! Она же мне как родная стала, полжизни бок о бок. И ты тоже, Ром. К тому же столько лет не виделись. Не по-людски будет как-то…

— Павел Викторович, я тронут. Правда. Но мы сейчас на работе. Ну какой коньяк? Нам еще столько…

— Так по чуть-чуть?

— Извините, но нет.

Застолье на работе всегда казалось Стрелецкому дикостью. Невозможно было даже представить, чтобы при матери проверяющих потчевали и пытались подпоить. И хотя Потапов все это устроил только потому, что относился к нему, как к старому знакомому, и был искренне радушен, Роману казалось это неправильным.

— Обижаешь… — погрустнел Павел