– Зиночка, а мы здесь все холостые – не женатые. Вы сами, где будете встречать? Мы вас к себе приглашаем! – «хищно» улыбаясь, проговорил красавчик Юрий Исаков. Тонкие черты лица, черные волосы, шикарные усы, но главным его «оружием соблазнения» были ресницы: невероятно длинные и густые, они, как крылья бабочки, порхали над его карими глазами. Редкой женщине удавалось, наверное, устоять под таким взглядом. Сколько их пало на его пути – одному Богу известно.

Медсестричка сразу смутилась от его взгляда, густо покраснела:

– Я вечером сменяюсь, буду с подругами в общежитии отмечать. – Она молча раздала градусники, стараясь больше не смотреть на Исакова. Поспешно вышла за дверь.

– Юрка, кончай девок смущать своими ресницами! – коротко рассмеявшись, произнес Салават. – Взял бы, да подарил этакое добро кому-нибудь, осчастливил человека. Мужику такие не нужны, а для женщин – клад.

– Вот я и осчастливил свою жену, она мне дочку родила. Ей уже 13 лет, а ресницы у нее мои! Эх, мужики! Дочь – это величайшее в мире сокровище! Говорю вам, как любящий отец. У кого еще дочки есть?

Якушев и Невский подняли руки, согласно кивая на слова о сокровище.

– А я думаю, что важнее иметь сына-наследника. Так ведь, Димка и Витька? – уселся на кровати Салават, обращаясь к прапорщикам.

Те подтвердили. Долго еще не утихал спор в палате, пока его не оборвал Серега Бабенко:

– Лучше всего иметь сына и дочь! В моей семье так и будет, – он стукнул кулаком по тумбочке, словно споря с кем– то. Все засмеялись.

Вернулась сосредоточенная Зина, прошла сразу к Невскому, посмотрела его градусник – 38, потом прошептала на ухо: «Вас срочно просит прийти Любовь Максимовна, там больной умирает». Невский подскочил на кровати и стал быстро одеваться, долго не мог попасть в рукава куртки. Офицеры начали шутить о назначенном ему Зиночкой свидании, но он уже никого не слушал. Выбежал в коридор и помчался к памятной палате.

У входа стояла бледная, трясущаяся Мазуревич.

– Сашенька, спасай парня, а то у меня будут большие неприятности, – сразу бросилась она навстречу, протягивая белый халат, шапочку и белую марлевую повязку, помогая их надеть.

– Почему так долго тянула с операцией? – Невский даже не заметил, как перешел на «ты».

– Все ведь вроде хорошо пошло после введения противодифтерийной сыворотки, ему стало сразу легче. А сегодня утром… Я уже послала за хирургами в госпиталь, но пока они приедут…

– А повторно вводила сыворотку? При таких тяжелых случаях надо первые двое суток вводить каждые 12 часов! Ты же инфекционист, почему я должен тебя учить?! – Невский почувствовал, как поднимается волна ярости в его душе.

– Я забыла-а-а, – захныкала докторша, размазывая слезы по щекам.

– Ну, ты и сука, – пробормотал Александр, открывая дверь в палату.

Процедурная сестра Галина хлопотала у тела больного, а точнее – умирающего. Крайняя степень синюшности бросалась в глаза сразу, причем цианоз был не только на лице, но и на сложенных на груди худых руках. Редкое затрудненное дыхание, заострившиеся черты лица, полный безразличия взгляд. Скорей всего он уже никого не видел.

– Слава! – позвал его Невский, сразу вспомнив имя. Никакой реакции. – Так, срочно мне набор для трахеотомии сюда! Пригласите еще помощников! Давайте мне йод и спирт для экстренней обработки рук и стерильные перчатки. – Невский приказал себе успокоиться и приниматься за спасение жизни, теперь все зависело от него. Мазуревич выбежала из палаты, а Галина, сразу надев хирургическую повязку, принялась деловито открывать шкафы, доставая все необходимое.

Невский обработал руки спиртом, потом щедро намазал кисти йодом, подождал, дав им просохнуть (такой экстренный способ часто применялся во время еще Великой Отечественной войны, когда не было времени на «традиционную помывку рук хирурга»). Галина помогла надеть стерильные перчатки. Она работала сноровисто, профессионально.

Разложила на передвижном операционном столике хирургические инструменты. Невский окинул их взглядом, припоминая, все ли нужное есть на месте. Остался доволен. По его команде Галя положила больного строго на спину, слегка запрокинув голову, руки его привязала ремнями к специальным кольцам по бокам кровати, укрыла простынею до основания шеи. Надела стерильные перчатки.

Невский мысленно помолился и приступил к операции. Он обработал всю шею больного йодом, потом спиртом, обложил стерильными полотенцами, оставив только место разреза. Ему требовался помощник, который бы держал хирургические крючки, но Мазуревич все не возвращалась. Пока решил начать один. Строго по средней линии скальпелем рассек кожу, тонкий подкожный слой, пережал крупные сосуды кровоостанавливающими зажимами («москит», вспомнил их название). Раздвинул края раны, обнажая хрящи. Отыскал необходимое место для дальнейшего разреза.

Вбежали Мазуревич и сестра Зина в своем праздничном банте, эта елочная мишура смотрелась сейчас нелепо в такой ситуации. Невский приказал одной держать хирургические крючки, зацепив их за края хряща – иначе очень трудно его рассечь, не поранив крупные кровеносные сосуды по бокам (хрящи очень подвижны), а другой быть готовой вводить необходимые препараты. Галине он сразу отвел роль операционной сестры. Мазуревич подтолкнула вперед Зину, уступая ей место помощника хирурга. Та надела поданную хирургическую повязку, растерянно оглядываясь по сторонам.

– Начали, – коротко произнес Невский, уступая рядом место сестре.

Она смотрела расширившимися от ужаса глазами, явно не понимая свою роль у тела.

Невский зацепил двумя острыми крючочками края хряща, при этом разводя их в стороны и подтягивая вверх. Показал Зине ее роль, передавая блестящие длинные ручки в дрожащие руки помощницы. Убедился, что она держит правильно. Рассек хрящ трахеи. Из отверстия сразу вылетел комок плотной серой пленки, чуть не угодив в лицо хирурга, воздух стремительно ворвался в изголодавшиеся легкие. Дело было сделано, оставалось вставить металлическую трубку и закрепить – через нее теперь предстояло дышать больному. Невский незаметно глубоко вздохнул с облегчением. Казалось, все трудное позади.

Шум падающего тела вывел его из минутной задумчивости. Он и не заметил, как Зина закатила глаза и упала в обморок. Мазуревич бросилась к девушке, чуть не опрокинув операционный столик. Невский готов был застонать от отчаяния – крючки упали, а края раны сошлись, вновь закрыв проход для воздуха. На помощь пришла Галя, всунув ему в руку расширяющий зажим. Удалось опять открыть отверстие и вставить туда трубку из стали и хрома – больной задышал уже легче. Его лицо даже стало розоветь. Только бы сердце не подвело!

Тем временем доктор оттащила бесчувственную девушку к кушетке в углу палаты, и металась по шкафам в поисках нашатыря. Галина указала ей шкафчик. После вдыхания едкого запаха Зина пришла в себя. Она сидела на кушетке и тихонько плакала.